Л.В. Кузнецов, губернатор края: «Сегодня мы смело можем думать о IX Красноярском экономическом форуме».
Итоги VIII Красноярского экономического форума сегодня, на заключительной пресс-конференции, подвели зам. председателя Правительства РФ, министр финансов РФ Алексей Кудрин и губернатор Красноярского края Лев Кузнецов.
Глава Красноярского края заметил: «Год назад был очень актуален вопрос: будет ли востребован Красноярский экономический форум? Три дня работы нынешнего форума показали – Красноярский формат не потерял своей актуальности и по-прежнему привлекает много участников».
Заместитель Председателя Правительства РФ, министр финансов РФ Алексей Кудрин также высоко оценил результаты работы VIII Красноярского экономического форума: «Мы услышали много предложений, которые позволят нам сформировать более комфортный инвестиционный климат в нашей стране. Кроме того, у нас есть огромные резервы сотрудничества со странами Юго-Восточной Азии как с точки зрения торговли, так и новых инвестиционных предложений».
Как сообщил А. Кудрин, по итогам форума будет подготовлено более 30 поручений различным министерствам и ведомствам Правительства РФ. Среди них – изменение режима пребывания зарубежных специалистов высокого уровня, передача части федеральных полномочий на уровень регионов, развитие информатизации, развитие механизмов и систем внедрения инноваций в экономику и повседневную жизнь.
Л.В. Кузнецов подчеркнул, что площадку Красноярского экономического форума, собравшего более 1600 участников, представителей 44 регионов России и 18 стран, можно рассматривать как место, где идеи находят возможности практической реализации.
В подтверждение своих слов губернатор Красноярского края привел солидный пакет соглашений, подписанных во время работы форума. Причем большинство из них носят прикладной характер и означают прямые инвестиции в экономику Красноярского края.
«Сегодня мы смело можем думать о девятом Красноярском экономическом форуме, – сказал губернатор Л.Кузнецов. – Хотел бы поблагодарить всех участников, коллег – глав регионов, Правительство России, которое поддерживает организацию такой масштабной дискуссионной площадки. Наша общая задача – выбрать модель управления, которая позволила бы добиться качественно новых результатов экономического развития».
Пресс-центр Красноярского экономического форума.
Современной армии – солдатскую солидарность
В канун Дня защитника Отечества я часто вспоминаю о своей службе в рядах Советской Армии. Было это в далёкие послевоенные 1950-е годы, в городе Уссурийске Приморского края. Несмотря на то, что Великая Отечественная война уже несколько лет как закончилась, сохранялась напряжённая обстановка из-за войны в Корее, да и отношения с Соединёнными Штатами были далеки от идеальных. Потому и служба наша проходила в условиях, приближенных к боевым: чёткий распорядок дня, строгая дисциплина, частые марш-броски в разное время суток на большие расстояния по пересечённой местности, учебные тревоги…
СЛУЖБУ я проходил в авиационно-учебном полку 65310. Полк готовил специалистов связи для авиации, а тогда в этом роду войск служили четыре года. Теоретические занятия по специальности проходили в оборудованных классах, а практические – на военном аэродроме в Воздвиженке (25 км от Уссурийска). Несмотря на то, что в нашем полку служили как новобранцы, так и уже готовящиеся к демобилизации, все жили дружной солдатской семьёй, не зная никакой «дедовщины». Старшие по службе, более подготовленные физически, на учениях и марш-бросках всегда помогали первогодкам, только надевшим форму солдат Советской Армии.
Нашим полком в те годы командовали подполковник Четвертных, начальник штаба подполковник Шалько. Военных более высокого ранга мы не видели, за исключением одного раза, когда во время учений нашу группу из пяти человек забросили для связи на остров Рикорда, и туда на короткое время прибыл командующий Дальневосточным округом маршал Малиновский, который наблюдал за тем, как с самолётов по целям сбрасывались бомбы.
Более полувека прошло с тех пор. Многое изменилось в стране, поменялся и политический строй. Большие изменения коснулись и вооружённых сил: армия оснастилась современной военной техникой, и для управления ею нужны высококвалифицированные специалисты, причём не только из числа офицеров, но и солдат-срочников. Сократился срок службы, теперь он составляет всего год. Однако многие молодые люди стараются уклониться от службы, находя для этого массу причин – учёба, семья и пр. К тому же поступает масса негативной информации о современной армии, включая пресловутую «дедовщину», неуставные отношения… Нередки совсем уж чудовищные случаи, когда солдат избивают, доводят до инвалидности или, того хуже, до суицида. По этой же причине наблюдается массовое дезертирство…
Трудно понять, откуда в среде солдат рождается такая жестокость. Служат ведь парни в основном из простых городских и сельских семей, сыночков богатых там практически не найти. Значит, во время призыва в погоне за планом мобилизуют и психически нездоровых людей, неспособных подчиняться дисциплине, жить по Уставу.
Командование пытается объяснить появление «дедовщины» тем, что она, якобы, присутствует в армиях всех стран. Я как-то прочитал небольшую заметку в газете «Аргументы и факты» о службе в израильской армии. В одном из подразделений оказались двое русских парней, которые пытались создать некое подобие нашей «дедовщины». В итоге подразделение, где они служили, расформировали, офицеры отправлены в отставку, а русских упекли в тюрьму.
Думаю, что такой метод воздействия нам не подойдёт, иначе придётся в короткое время расформировать не одно подразделение. Но что-то делать нужно! Вот недавно прошла информация по Первому каналу о том, что в одном из подразделений, дислоцированных в Хабаровском крае, двое отморозков жестоко издевались над молодым солдатом, и все свои издевательства снимали на видео. В том же сюжете сообщалось, что сокращение срочной службы до одного года повлекло увеличение числа подобных явлений на треть. Когда-то и мой племянник демобилизовался, не дослужив срок и оставшись инвалидом на всю оставшуюся жизнь…
В канун Дня защитника Отечества желаю, чтобы все мобилизованные в армию молодые люди, независимо от места службы, придерживались принципов солдатской дружбы и взаимовыручки. Тогда не будет ни «дедовщины», ни случаев дезертирства или суицида, ни солдат-инвалидов, досрочно демобилизовавшихся из армии в мирное время.
Пётр ПУТИНЦЕВ.
Красноярск.
УЖ ЛУЧШЕ ВЫ К НАМ!
Снежные флаги разлук / Вывесил старый Домбай…
(Из песни Ю.Визбора).
На VIII экономическом форуме, помимо оптимистических заявлений главы минфина А. Кудрина о том, что безработица России не грозит (поскольку население вымирает быстрее, чем сокращается количество рабочих мест), запомнилась и реклама курортов Кавказа из уст полпреда президента А. Хлопонина.
ПРАВДА, при всём уважении к отцу-основателю КЭФ, считаю, что Александр Геннадиевич, призывая сибиряков поправлять здоровье на курортах Кавказа, был не более убедителен, чем пресловутый золотоискатель с Колымы из легендарной комедии Гайдая. Ну кто из красноярцев в здравом уме и трезвой памяти поедет кататься на лыжах на какие-то там Эльбрус или Домбай? У нас и Ергаки, и Бобровый лог, и дружелюбно настроенные аборигены…
Но в данном материале хотелось бы не о перспективах перераспределения туристических потоков поговорить, а отметить то, что не успели призывы Хлопонина дойти до каждого россиянина из-за разницы в часовых поясах, как буквально тут же в Кабардино-Балкарии демонстративно расстреляли лыжников из Москвы и рванули опоры канатной дороги.
Возможно, это просто совпадение, но весьма вероятно, что таким вот способом некие тёмные силы пытаются выдавить экс-губернатора Красноярского края с кресла наместника Кавказа. И в самом-то деле, данный регион во все времена славился закрытостью, клановостью, коррумпированностью, а тут новая метла из далёкой Сибири с новыми проектами, перечёркивающими и перекраивающими все старые задумки и планы!
Кому неугоден на Кавказе АГХ? Да, в принципе, многим — там уже давно всё поделено и распределено, а перед Хлопониным руководство страны и правительства поставило задачу поднять экономику региона, что неизбежно ведёт к перераспределению финансовых потоков, перекройке бюджетов, и т.д., и т.п.
Не хотелось бы пророчить зло и беды, но и так понятно: противники стабильности на Северном Кавказе будут и далее бить по туристическим группам. Всех, конечно же, не перестреляют, не запугают, но с детьми на отдых в Кабардино-Балкарию или Карачаево-Черкесию вряд ли кто сейчас поедет.
Да и планы по превращению Кавказа в туристическую Мекку для горнолыжников, альпинистов придётся на какое-то время положить под сукно. Дай-то Бог, конечно, чтобы всё обошлось и я оказался не прав, а путёвки на кавказские курорты шли нарасхват, а Кавказский экономический форум по всем параметрам превзошёл Красноярский.
Но пока красноярцам действительно лучше в Ергаках или Бобровом логу на горных лыжах покататься, в «Красноярском Загорье» минеральной водички попить, в Учум, на Тагарское съездить и погостить, но сто раз подумать прежде, чем откликнуться на призыв уважаемого А. Хлопонина погостить у него на Кавказе.
Уж лучше вы к нам, Александр Геннадиевич.
А.ОСАДЧИЙ.
СМЕРТЬ ИЗ ЯПОНИИ
В последний месяц резко вновь обострились российско-японские отношения, опять понадобились японцам северные территории — наши Курильские острова. Вероятнее всего причиной обострения претензии стала проблематика морского шельфа, который всё чаще рассматривается как предмет для разведки на нефть и газ. А углеводороды там есть — доказательством чего являются нефтепромыслы на Сахалине. Так или иначе, но на фоне новых самурайских криков и хулиганств с российским флагом, с учетом грубых выпадов японских должностных лиц в адрес России надо бы и нам вернуться к рассмотрению одной из мрачных страниц времен Второй мировой войны, тем более, что последствия той драмы мы ощущаем до сих пор.
В России всё шире распространяется опасная болезнь — клещевой энцефалит. Но мало кто знает, что это следствие применения биологического оружия, использованного японскими милитаристами в 30-е годы для ослабления боеспособности Красной Армии на Дальнем Востоке СССР.
В чём же состоит проблема? Неужели действительно все россияне, пострадавшие от клещевого энцефалита, могут подавать иски о материальной компенсации к правительству Японии? Суть вкратце такова.
Вирус клещевого энцефалита был открыт в тридцатые годы ХХ века специальной экспедицией военных микробиологов под руководством профессора Зильбера. Экспедиция действительно была военной, поскольку её финансировала армия (РККА). Наркомы и комиссары запаниковали, когда среди солдат Дальневосточной группировки Красной Армии стало распространяться неизвестное, зачастую смертельное, заболевание.
Не сразу удалось нашим врачам определить, что переносчиком является клещ — до этих событий сей безобидный кровосос вызывал у людей только естественную брезгливость. Ход экспедиции был драматичен — врачи экспериментировали на себе, один погиб, другой остался инвалидом. Об этом можно прочитать в книге Шварца «Во всех зеркалах», посвященной российским генетикам и микробиологам. Там рассказывается, что помог случай: кто-то обратил внимание, что пик заболеваемости энцефалитом совпадает с пиком графика, составленного местным ветеринаром, где показывалась динамика укушенности колхозных коров клещами.
Так было установлено, что переносчиками вирусов энцефалита от одних диких животных другим животным в природе, а также человеку являются иксодовые клещи. При заражении человека во время присасывания клеща возникает заболевание с преимущественным поражением центральной нервной системы, которое отличается широким кругом своих проявлений и тяжестью течения — от легких, практически незаметных для больного, до тяжелых форм, иногда со смертельным исходом.
Для российского клещевого энцефалита ближайшим и родственным заболеванием является т.н. японский энцефалит, или летний энцефалит, или энцефалит Б, открытый японскими микробиологами в 20-е годы, когда возникла эпидемическая вспышка в Японии, унесшая несколько тысяч жизней. Переносчиком японского энцефалита там служил комар, а само это заболевание имеет эндемический характер (то есть распространено на небольшой территории). В отличие от японского энцефалита, российский клещевой энцефалит постоянно расширяет свой ареал, начиная с 30-х годов ХХ века, это заболевание распространилось с Дальнего Востока по всей Восточной и Западной Сибири (через Енисей зараженные клещи перебрались в 60-е годы) и сейчас эта напасть встречается в европейской части России вплоть до Подмосковья.
Версия о причастности японских военных микробиологов к появлению новой смертельной болезни возникла уже с самого начала, но подтверждение она получила только после окончания Второй мировой войны. Особым направлением следствия над военными преступниками было выяснение обстоятельств деятельности лаборатории военных микробиологов, пресловутого «отряда 731» Квантунской армии, дислоцированного в Маньчжурии. Журналист-международник Б.Чехонин, который был одним из переводчиков на допросах японских военнопленных, рассказал в своей книге «Журналистика и разведка» (М.: Алгоритм, 2002), что микробиологи выступали в роли главных героев расследования.
Начиная с 1935 года, в секретном городке в 20 километрах от Харбина от варварских опытов погибало ежегодно до 600 подопытных — русских и китайцев, а также изредка американские и английские военнопленные. К 1939 году на территории секретного городка в 20 километрах от Харбина был сооружен целый завод по производству бактерий чумы, холеры, сибирской язвы, газовой гангрены, брюшного тифа. Оборудование этой фабрики смерти позволяло только за один производственный цикл, длившийся всего несколько дней, получить 30 000 000 млрд. микробов. Как пишет журналист, одним из распространителей должны были стать блохи, которых предполагалось сбрасывать в специальных фарфоровых бомбах на населенные пункты, в местонахождениях частей противника. Блохи разводились в специальных инкубаторах. Таких питомников насчитывалось 4500. Этой, так сказать, производственной и научной деятельностью в секретном городке занимались 3000 специалистов. К счастью, наступление Советской Армии вовремя предотвратило планы извергов японского происхождения.
Здесь я бы хотел добавить несколько слов от себя. Мой отец родился в Харбине (это тогда был полностью русский город) и он рассказывал мне, какие чудовищные зверства творили местные японцы, когда началось наступление нашей армии. Вчерашние соседи, жившие среди русских в Харбине, почему-то не спешили делать себе харакири, а предпочитали убивать русских детей на улицах и в домах, взрывали кинотеатры вместе с русскими зрителями и т.п.
Кстати, русских и китайцев, подопытных в экспериментах, — японские медики именовали на своем языке «бревна», а англосаксов сюда специально привозили, чтобы выяснить их расовые особенности в процессе протекания смертельных заболеваний. Между прочим, широко известен план японцев по сбрасыванию бомб с воздушных шаров над территорией США, но почему-то никто не уточняет, что бомбы эти должны были быть с бактериологической начинкой.
Когда началось наступление Советской Армии, главнокомандующий Квантунской армией генерал Отадзо Ямада 9 августа принял решение уничтожить военный городок. Заключенных умерщвляли цианистым калием, отравив пищу, а кто подозревал неладное и отказывался есть, тех просто расстреливали через окошки в дверях камер. Разрушением основного здания и лаборатории занялись саперы. Тем не менее все следы преступлений скрыть не удалось — собранные свидетельства и показания военных преступников вошли в материалы Хабаровского процесса 1949 года (см. книгу «Милитаристы на скамье подсудимых», М. Юридическая литература, 1985).
Генерал Ямада был осужден на 25 лет, отбывал срок во Владимирской тюрьме. В 1952 году его навестила парламентская делегация из Японии (среди парламентариев был и будущий знаменитый премьер-министр Ясухиро Накасоне). Через четыре года Ямаду досрочно освободили.
Итак, существует ряд важных обстоятельств, подтверждающих вину Японии в применении против российских граждан чудовищного биологического оружия, которое до сих пор уносит жизни ни в чём не повинных российских людей. После прекращения проводимых в СССР бесплатной вакцинации и антиклещевых мероприятий количество жертв намного возросло. Основные материалы Хабаровского процесса остаются до сих пор засекреченными, обвинение японских милитаристов в распространении у нас зараженных энцефалитом клещей ни разу не звучало официально. Но в любом случае речь идет не о мифе, а о серьезном обвинении, которое может и должно быть проверено в ходе специального следствия под эгидой соответствующих российских и международных организаций. Возможности современной генетики легко позволят установить связь между японским комариным энцефалитом и тем штаммом вируса, который распространили в России с помощью клещей распространителей-переносчиков.
Когда же мы, наконец, сможем установить правду? Российское всепрощенчество нам всем обходится слишком дорого. Сейчас создается общественная организация, объединяющая российских граждан, пострадавших от клещевого энцефалита. Есть влиятельные государственные служащие, богатые предприниматели, журналисты, ученые, юристы и пр. Требуются лишь воля и решимость для того, чтобы провести негосударственное общественное расследование, способное документально подтвердить в международном суде обоснованность выдвинутых против Японии обвинений.
Используя возможности Всемирной сети, надо выйти на контакт с зарубежными организациями, в том числе в Японии. Есть надежда, что в сотрудничестве с гуманитарными структурами мира международное расследование и международное судебное рассмотрение будут проведены в ближайшее время, вина японских милитаристов будет строго доказана, а тысячи людей, пострадавших от военной микробиологической заразы, получат материальную компенсацию.
Я обращаюсь со страниц «Красноярской газеты» к красноярцам, к журналистам СМИ, к политическим деятелям, депутатам Госдумы РФ, ко всем людям, которых заинтересует эта столь важная проблема. Давайте организуем какую-либо акцию, проявим общественную инициативу, чтобы привлечь к этой проблеме общественное внимание. Пока что я разместил в своих блогах http://poluyan.livejournal.com/12140.html и http://blogs.mail.ru/mail/polyan2002/ эту информацию, активно распространяю по Интернету свой призыв. Надеюсь, что доброе дело, способствующее достижению благородной цели, будет с благодарностью встречено.
Павел Полуян.
Ещё по теме:
www.x-war.by.ru
ВОЙНОЙ ОТВЕРГНУТАЯ ЮНОСТЬ
В 2011 году исполняется уже 66-я годовщина Победы.
Имя этому нашему поколению было дано по началу его биографии — «Дети войны»: оно вынесло на своих хрупких плечах всё изуверство второй мировой бойни. Но если б его назвали не по началу, а по итогу жизни – это справедливее, – то несколько эпохальных событий имели бы право присвоить ему своё имя.
За войной шёл невообразимо тяжкий труд. Страна лежала в руинах и ждала обновления. И дети, возмужав до срока, вместе с отцами, кто вернулся и кто не совсем искалечен, воссоздали её в новом мощном обличии.
Потом началась война «холодная», и это же поколение создало ядерный щит, под прикрытием которого страна и до сих пор живёт мирно.
Эти же люди первыми в мире запустили спутник Земли и следом отправили в космос человека.
Наконец, они сделали всё это в условиях социального эксперимента, утвердивший равенство прав граждан во всех сферах труда и обеспечения, и доказали его высокую результативность, создав прецедент для будущего.
Сегодня не понять из-за утери эталона, в чём они черпали силы. Им мало досталось собственной жизни, они её отдали, но страна – СССР – стала Великой.
Участником всех этих событий, начиная с первых дней войны и оккупации, был Эвклид Геннадьевич Кузьменко.
Трудовую деятельность Э.Г. Кузьменко начал мастером машиностроительного завода. Служил на кораблях Черноморского и Тихоокеанского флотов матросом, затем офицером. Прошёл путь от мастера до управляющего монтажным трестом. Работал представителем Минмонтажспецстоя СССР на строительстве ракетных комплексов Сибири. Заслуженный строитель РФ.
Мы публикуем в газетном варианте отрывки из его книги «Игры Ретро» о последнем, победном, периоде Великой Отечественной войны.
ВОЙНОЙ ОТВЕРГНУТАЯ ЮНОСТЬ. Величайшая мировая трагедия – война – осталась в прошлом. Но память о ней тревожит сны её участников и свидетелей…
«Где тот фронт и где Россия? По какой рубеж своя?»
…Третья военная зима. Украина оккупирована немцами. Село заносит снегами. Чтобы утром открыть дверь, вылезаю через окно. К соседям за жаром для растопки продираюсь через сугробы по шею. Тряпки на ногах сползают. Ещё хуже с соломой: осенних запасов не хватило, приходится таскать со скирд издалека. Ни керосину для лампы, ни свечей нет. Нет одежды, обуви, соли и прочего всего, что отличало бы нас от пещерных предков. Воду надо носить из села – далеко и в гору. Голод. Картошка, что в комнате, кончается, а вскрывать тайник в мерзлоте не по силам, да и опасно: по сёлам шастают банды. Вся эта работа на маме и на мне, одиннадцатилетнем, – брат и сестра ещё дети малые. Мы живём в небольшой школе одни. Мама была назначена сюда директором, преподавателем всех дисциплин, уборщицей и сторожем. Но школа не работает уже давно. Власти в селе нет никакой. Жизнь в хатах замерла. Что делается в мире, что с войной, — не знаем. Больше всего мы тревожимся об отце. Как ушёл он на войну ещё в 41-м, так и с концом – ни слуху, ни духу. И немцы к нам заглядывают редко: мы в стороне от всех дорог, бежали сюда из города, чтоб как-то кормиться от земли. И третий год, слава Богу, живы. Пока…
В вопросах войны мама стратег и отчаянная патриотка. Вещает точно по «Войне и миру»: мы заманиваем немцев в глубь России, может, и Москву сдадим, выморозим их, заставим есть конину (они, правда, двигаются в основном на танках и машинах, но маме что: так написано у Толстого). Она не шутя склоняет меня искать связи с партизанами, идти к ним в лес. Дескать, банды всё равно вырежут село, как было где-то рядом; она с младшими уйти не может, так хоть я один останусь живым.
Однажды к нам зашла Гришачиха. Гришаками звали семью, все мужчины которой, сколько помнилось, звались Григориями. Муж её (по возрасту в армию не попал) и сын лет пятнадцати – оба Григория.
— Ольга Саввична, – сказала она, – переходытэ жыты до нас. В гурти нэ так страшно. Кажуть, нимци видступають, сэла палять, людей убывають. А вы нимэцьку мову знаетэ, можэ и нимцив уговорытэ. И тутэчкы вам… нэ мэд.
С того же дня мы стали жить в селе у Гришаков во второй половине.
«И в февральской вьюжной мгле страшный бой идёт кровавый»
Наступил февраль. Эти феврали такие злые! Недаром украинская «мова» сохранила за февралем имя «лютый». Так вот, в феврале под вой вьюги и загрохотало. Далеко так…будто лист железа кто-то тряс. Гром? – быть не может… Что же тогда? Прислушались и раз, и два. Наконец, опытные старики догадались.… Это пушки…. Приближается фронт. Новость потрясала, возбуждала толки, надежды. Наконец! Но и страшно – будет бой.
А вскоре с восточной горы в село стали вползать колонны отступающих немцев. Первой шла артиллерия. Её тащили тягачи. Потом шла разная техника, и последней – пехота. Долго шли, заполняя село, занимая хаты, клуб, контору, но главное – западную гору.
И вот к нам в хату, как когда-то в городе, в сорок первом году, вошли немцы. Но уже не те, не покорители Европы, не высшая раса. Выбили у них спесь. Голодные, худые, обмороженные до болячек на лицах, в рваных шинелях. Они еле несли своё оружие и припасы. Первым делом, не поев даже, они натащили из клуни сена, расстелили его по полу и стали трясти из одежды вшей прямо на сено. И чесались…чесались… Что толку было в этом, если вши тут же лезли на тело пить кровь? Но я знал по себе, что это временное освобождение от муки и само чесание дают блаженство. И в этом блаженном забытье они падали на сено и засыпали. Через полчаса в хате стоял храп больных и измученных людей, лежащих покатом, одетых и обутых: видно, команда «подъём» висела над ними, готовая упасть каждый миг. Утром они ушли на гору рыть траншеи и окопы.
А на востоке по-прежнему грохотало всё ближе и ближе.
В один из дней с другого конца села к нам прибежал пацан и сообщил, что немцы затеяли облаву, забирают и угоняют работоспособных мужиков. Гришачиха до того растерялась, что не могла стоять на ногах: муж и сын прятались в клуне, зарывшись в сено. Мать накричала на неё: «Пэрэстань психувать! Ты ж погубыш чоловика и сына!».
Мы стали грести снег на улице, чтобы следить за обстановкой. Скоро толпа мужиков под конвоем приблизилась к нам. Трое немцев зашли во двор, проверили погреб и пошли в клуню. Один из них чиркнул зажигалкой, струйка пламени побежала вверх по сену.
«Горыть! Сино горыть! Злазьтэ!» – закричала Гришачиха. И наши мужики на задах съехали вниз. Немец жестом показал им на улицу, они покорно ушли. Мы затушили пламя.
Гришачиха кинулась к маме: «Ольга Саввична! Рятуйтэ! (спасайте). Попросить нимця, щоб видпустыв». «Нэ видпустэ», – ответила мама. «Та хоть старого отпросить!». Мама подошла к старшему конвоя – ефрейтору. «Гер лёйтнант! (разумеется, по-немецки). Отпустите моего старого отца! Пользы вам никакой от него не будет – он совсем старый и больной! Гер лёйтнант! У вас ведь тоже есть мать! Вспомните о ней». Мама плакала совсем натурально. Ефрейтор засомневался, пригляделся к Гришаку и махнул рукой – вон из строя. Тот «старый и больной» так рванул ко двору, что мама бежала сзади и всё повторяла: «Шкандыбайтэ! Шкандыбайтэ! У вас ногы болять!». Да куда там! Гришачиха расцеловала мать и запричитала о сыне. Мама утешала её: дескать, Гриша молодой, убежит ночью. Как словом, так и делом – ночью Гриша явился невредим и доволен своим подвигом.
Больше мужики не прятались. Рассудили, что немцам не до них, а затеят новую облаву – всё равно найдут.
Между тем фронт приближался к селу вплотную. Уже слышны были не только разрывы снарядов, но и звуки мелкокалиберного оружия. Однажды утром бой скатился прямо с горы. По склону бежали немцы, отстреливаясь. За ними – наши с криком «Ура-а-а-а!» – слышалось одно «а-а-а!…». Но только немцы добежали до первых хат села, оттуда ударил шквальный огонь изо всех видов оружия. Наши залегли, стали отползать на гору. Многие гибли. Быстрый захват села, как говорится, на плечах противника – не удался. Окраину села, откуда били немцы, во время боя снесла наша артиллерия.
В первую атаку мы отсиживались в погребе. Потом настала тишина. И день, и два, и три. Мы осмелели и, как суслики, стали осторожно выползать на улицу, чтоб в случае чего – тут же в норку.
В эти же дни солнце пригрело, февраль раскис, снег осел. За огородом, на болоте, зарозовел, пробуждаясь, краснотал. И мне неудержимо захотелось сейчас же нарезать длинных прутьев и сплести плётку. Ошалелый от весенних запахов, я ухватил нож и побежал туда, проваливаясь в снежной жиже. Я забыл, что на белом пространстве я виден как букашка на бумажке и что, наверняка, за мною уже следят десятки биноклей с обеих гор. И что в боевой обстановке бежать сейчас можно только по великой военной надобности. Я осознал всё это, только когда с восточной горы ударил выстрел и впереди меня взлетели ошмётки земли, я, упал и понял, что выстрел был по мне. Весь ужас моего положения стал очевиден: только поднимусь – последует новый выстрел, останусь лежать – замёрзну. Меня трясло возбуждение. Сердце – я ощутил тогда, какой это сильный мускул – казалось, подбрасывало меня над землёй. Несмотря на это, я сообразил, что выход один – бежать. Я рванул назад невообразимо трудным усилием воли. И сразу же всё повторилось – выстрел, чёрные ошмётки земли немного слева, падающие как-то замедленно, как тряпки. Невероятно, но в доли мига пришло решение или видение – один кадр: не падать, а бежать, пока там не сообразили, не зарядили снова, не прицелились. Я уже миновал болото, бежал по огороду. Больше не стреляли.
Когда успокоился, стал думать, почему это два снаряда, упавшие почти рядом, не убили меня ни осколками, ни ударной волной; почему я её не ощутил? И земля падала как-то странно, как заторможенная.
Загадка будоражила многие годы, пока один случай не разъяснил её.
Нашему дивизиону тральщиков на учениях флота была поставлена задача – расстрелять учебную мину. Чего проще? Мы расстреливали боевые, и не раз. Шли мы кильватером, шесть кораблей, наш четвёртый. И всем было ясно, что мину разнесёт первый тральщик. Наши пушки давали сто восемьдесят выстрелов в минуту – сноп огня… и какая-то мина. Досадно было – нам не достанется.
Вот первый тральщик подошёл к позиции выстрела. Загрохотала пушка, вокруг цели заплясали всплески, но взрыва не последовало. «Мазилы»,— презрительно процедил сквозь зубы наш вертикальный наводчик. Но и второй корабль постигла та же участь, и третий. Настала наша очередь. Я установил макет цели, ввёл другие показатели, наводчики поймали цель, наконец, пушка затряслась в судороге стрельбы. Мы видели, что трассирующие снаряды – каждый десятый – пошли прямо в цель, но взрыва не было. Пятый тоже мину не потопил, шестой её подобрал. Флагман флота просигналил флажками: «Выражаю крайнее неудовольствие». Адмирала следовало пожалеть за тупость: он, как и все мы, должен был понять, если он адмирал флота, что здесь нет вины экипажей – все они – жертвы одной чьей-то системной ошибки. Наконец, с шестого корабля сообщили, что стреляли мы не в мину, а в какой-то камуфляж, сваренный из тонкой мягкой стали. Что он изрешечен пробоинами, но снаряды «прошивали» его насквозь и уходили в глубину, не взорвавшись. А фальшивая «мина» просто не успела набрать воду и утонуть за те несколько минут, что её дырявили снаряды. Какой-то «рационализатор» пожалел настоящую мину.
Чтобы контактный взрыватель сработал, нужен удар определённой силы. И тогда я догадался, что с моим «расстрелом» в войну, на болоте, произошло нечто подобное: снаряды «прошивали» тонкую корочку льда под снегом и взрывались в глуби болота, встретив сопротивление. Энергию взрыва поглощало болото. Вверх вылетали только потерявшие силу куски земли.
И какой-нибудь лейтенант, как наш наводчик, процедил сквозь зубы, увидев, что цель убежала: «Эх, мазилы!». Откуда ему было знать, как мучительно трепещет и борется со смертью моя душа и как страстно у кого-то просят жизни?
«Мы, отец, ещё в разведке. Тех встречай,
что будут вслед»
Ночевали мы в хате. Каждый миг ждали чего-то неожиданного. И оно пришло: ночью сильно и настойчиво постучали в дверь.
— Кто там? — спросила мама.
— Свои, — ответил сильный мужской голос.
— Кто свои?
— А вы кого ждёте? — С ответом мама замялась. Вопрос был опасным.
— Немцы в хате есть?
— Нет.
— Откройте, мы советские.
Засовы задвигались. К нам в хату вошло несколько человек.
— Зажгите свет! — Мама быстро открыла заслонку печи, расшевелила жар, бросив в него пучок соломы, дунула – пламя занялось.
Вошедшие были в зелёных телогрейках, в ватных штанах, валенках и шапках-ушанках. С автоматами и гранатами. Все рослые, здоровые.
— Так кого же вы всё-таки ждёте? — Мама замялась. Вопрос опасный.
— Вы в самом деле советские?
— А что, не похожи?
— Почему вы без знаков различия?
— Нам не положено. Мы – разведка. Рассказывайте всё, что знаете. Где немцы, сколько их, какое оружие везли? Всё, что знаете о них.
Мама ответила подробно. Высказала свои стратегические соображения. Старший улыбнулся: «Вы, наверное, учительница?».
Кто-то спросил:
— А молочка попить у вас не найдётся?
— Что вы, откуда? Никакой скотины в селе давно нет.
— Ладно, обойдёшься без молочка. Пошли.
— Вы скоро к нам вернётесь? Совсем?
— Ждите, — ответил голос уже из сеней.
Утром артиллерийская канонада возобновилась с обеих сторон. Били друг друга на противоположных горах. Села не трогали. Над нами с воем носились снаряды. К полудню налетела наша штурмовая авиация в сопровождении истребителей. Появились также немецкие истребители. Над нами в небе вращался клубок боя; его пронизывали пулемётные трассы. Иногда самолёт, задымив, вываливался из боя, падал где-то у горизонта. Штурмовики делали своё дело: один за другим снижались и сбрасывали на укрепрайон бомбы, поливали пулемётным огнём. Мы с Гришей вылезали из погреба и наблюдали всё это. И так несколько дней подряд.
Потом на рассвете начался бой на восточной окраине села. Наша пехота скрытно к нему подошла, но опять встретила огонь, правда, с близкой дистанции, так что после рывка смешалась с противником. В ход пошли автоматы и гранаты. Немцы с боем отошли за село, на гору, в окопы. Наши остановились у края села. Сюда уже были подтянуты миномёты, открывшие огонь такой плотности по окопам и траншеям, что там вряд ли кто мог голову высунуть, не то что стрелять. Артиллерия немцев молчала, уничтоженная, вероятно, раньше нашей артиллерией и авиацией. Под прикрытием миномётного и пулемётного огня цепи бойцов добежали почти до линии обороны; огонь внезапно прекратился, наши последним броском ворвались в окопы. Там завязался ближний бой. К вечеру с немецким гарнизоном было покончено. Отступать ему было некуда — он окружен. Ещё укрепляясь, немцы знали, что это их последний рубеж.
Как стало известно потом, эта битва была частью операции по уничтожению окружённой Корсунь-Шевченковской группировки противника в составе 10 дивизий. Та часть, что дралась и полегла за нашим селом, должна была связать силы Советской Армии и обеспечить немцам прорыв в другом направлении. Она была обречена на смерть заведомо: ни отступить, ни, тем более, сдаться в плен в той роли, которая ей предназначалась, ей было запрещено. Ей предстояло драться до последнего человека. Она приказ исполнила, но основную группировку это не спасло: она не вырвалась из окружения и почти вся была тоже уничтожена.
Поэтому пленных тогда я не видел. Штабеля мёрзлых трупов — да, но пленного — ни одного. Разве что в лагерях на Урале в 1946 году.
Вечером в нашей хате было тесно и взволнованно. Каждый из бойцов переживал недавнюю близость смерти и беспощадность убийства. И все мы вместе, конечно, испытывали радость победы и освобождения.
Мама сварила ведёрный казан картошки в мундирах, поставила капусту и огурцы, достала у соседей немного самогонки; у бойцов был свой запас водки. Сели вместе, солдаты угостили нас хлебом и тушёнкой. Попировали вволю. Тут приспела полевая кухня, привезла кашу, чай и хлеб. И это съели.
— Вашему аппетиту, ребята, можно позавидовать, – сказала мама, — хорошо вас кормят.
– Когда как, – ответил кто-то, – лучше запас в себе держать; другой раз к окопам неделями подвоза нет: немец пулемётами дороги отсекает; сухой паёк съешь – потом снег лижешь, чтоб голод унять.
В отличие от немцев, наши солдаты не выглядели изнурёнными и не валились сразу спать. И вшей не трясли: то ли наши вши были слабее немецких, то ли русская натура дюжее. Наши бойцы были одеты несравненно лучше немцев: на всех – ватные фуфайки и штаны, валенки и шапки; их тёплые рукавицы имели напальчник – нажимать спусковой крючок оружия. Кроме того, у каждого – шинель в скатке через плечо. Многие офицеры носили полушубки.
Стали располагаться спать. Один боец перед сном потянулся и сказал:
– Эх, скорей бы Германия. Запрягу я немку в телегу и проеду по Берлину.
Кстати, после войны мне довелось учиться с ребятами, которые прошли с войной Европу и брали Берлин. От них я знаю, что такие настроения были почти у всех. Немцам солоно пришлось, когда наши начали сводить счёты. И то сказать: не мы затеяли войну. Немцы заслужили месть, поделом вору и муки. Мой приятель любил вспоминать самую безобидную историю мести:
– Вот где я пива попил, так это в Германии. По двадцать кружек выпивали за один заход.
– Где же вы денег столько брали? – спросил я.
– Каких денег? Мы пили под мелок. Мелки носили в кармане.
– Как это «под мелок»?
– Мы писали мелком на столе: «В счёт репараций». И все расписывались. Потом эту вольницу прижали. Дали возможность выпустить пар — и хватит: немецкий народ не виновен, а советский солдат не мстить пришёл в Европу, а освободить её от фашизма.
«Не надо же плакать, мой маленький./ Ты не ранен,
а только убит. /
Я на память сниму с тебя валенки:/ мне ещё воевать предстоит»
…И ушли солдаты воевать дальше, потащив за собой всё фронтовое имущество. Таких сёл, как наше, впереди было видимо-невидимо; ещё целые государства были впереди. И ещё маячили перед ними пятнадцать месяцев войны, полные кровавых боёв за каждый километр пути. Первое время мы боялись ходить туда, на гору, где состоялась главная бойня. Слух был, что там всё заминировано. Первыми посетили эти места взрослые. И сразу шелест пошёл по селу, что Перепелиха принесла оттуда добрую шинель и сапоги, а Гапониха – швейцарские наручные часы.
Село охватила лихоимка мародёрства.
Я помню Украину того времени. Половина населения ходила в зипунах серо-зелёного цвета и цвета хаки, перешитых из немецких и советских шинелей. На базарах продавали обувь и одежду, добытую в окопах.
Не минула эта участь и меня, как в этом ни трудно сознаться. У нас на семью не было ни одной пары обуви, которая не распадалась бы на ходу.
Когда я увидел, на примерах, как можно одеться и обуться, мысль эта не покидала меня. Но я был уверен, что мать не разрешит. Мне помог случай. В дело вмешалась соседка – молодая баба.
Да, упустил сказать, что уже в конце февраля мы перебрались в школу.
Так вот, одна из соседок предложила матери сходить вместе с нею на добычу в окопы. Сама она боялась. Мама, как и следовало ожидать, отказалась наотрез. Но соседка была упорной. Она стала яростно убеждать, что это только мы да она ходим голые и босые, а всё село давно оделось и обулось. И одеял натащили, и часов, и продуктов. И вообще, что тут такого? Пропадает ведь добро. Но мама идти отказалась.
Тогда вмешался я. Стал доказывать очевидное – что мы босые совсем, как жить будем?. «А в школу ты босая пойдёшь? А скоро весна, развезёт. Надо и за соломой ходить, и за водой. Ведь простудимся, пропадём, – соседка поддакивала, каждый мой довод сопровождала жестами отчаяния. – Если ты не хочешь, то разреши мне», – продолжал я наступать. «И правда, – подхватила соседка, – с мужиком будет даже лучше, не так страшно». Услышав, что меня величают уже мужиком, я усилил давление. И мама, наконец, сдалась.
Утром с соседкой мы ушли напрямик в поле, через дырку в заборе.
Днями снег уже хорошо подтаивал, а ночью подмораживало, и мы шли по насту легко, к тому страшному месту, где состоялась главная бойня.
После метели явственно виделись только снежные бугры, скрывавшие разбитые машины, перевёрнутые взрывами пушки, штабеля каких-то ящиков, просто кучи чего-то искорёженного, бывшего чем-то до того, как в него врезалась бомба, снаряд или мина. Нам следовало найти труп в траншеях и окопах. Но здесь походили до нас. Все ближние траншеи были раскопаны от снега. Мы видели только раздетые трупы. И мы решили
идти дальше, в лесопосадки. Собственно, это был уже настоящий, взрослый, лес. Снаряды валили деревья или надламывали их, и они падали вершинами вниз, держась за ствол остатками древесины и коры. Верх зиял пустотой, словно стриженый осколками.
Мы долго искали. Уже солнце стояло над головой, уже потеплело, и снежный наст стал проваливаться под ногами. И нашли. Нашли то, что лучше бы не находить, – думаю я сейчас. Нашли, не немца, а нашего бойца. Лицо у него было уже вымерзшее, худое и маленькое. В чёрных волосах зеленоватыми колтунами примёрзли куски льда. Всё тело было иссечено осколками.
Нам надо было делать то, ради чего мы сюда пришли. У меня тряслась душа, у соседки стучали зубы. Рассказывать, как мы снимали по кускам распоротую шинель, не буду.
Назад мы шли, проваливаясь по пояс в снегу, долго и трудно шли. У меня намокли и совсем онемели от холода ноги; в руках я нёс ботинки, а соседка – куски шинели. Когда я попытался поделиться с мамой своими ещё свежими впечатлениями, она сказала: «Ни слова об этом. Никогда».
И всё же мы износили эти ботинки втроём. Не представляю, как бы мы обошлись без них. Они нас сильно выручили. А подельница моя скоро стала ходить в зипуне из шинельного сукна; многочисленные дыры на нём от осколков были аккуратно залатаны. Мы иногда с нею встречались. Но всегда при встречах мне было невыносимо погано, и ей, видимо, тоже.
Тогда же происходили случаи ещё более уродливые. Мёртвого солдата мы раздели из-за великой нужды, чувствуя вопиющее безобразие поступка. И в этом чувствуется оправдание.
Но то, что я намерен рассказать… Лучше бы забыть, да невозможно.
Вскоре мы, ребята, привыкли бывать там, среди побоища. Снег начал уже таять, из-под него выступало всё, что закрыла пурга сразу вслед за трагедией последнего рукопашного боя. Каждый из нас обзавёлся собственной винтовкой, штыком. А кому повезло, то и пистолетом. Патроны вокруг лежали ящиками. И мы стали палить изо всех стволов, бросать гранаты из окопов. Научились разряжать снаряды и выплавлять из них тротил, доставать из снарядных гильз трубчатый порох, похожий на макароны. Всё это прекрасно горело. Достаточно было вчерашней искры, сохранившейся в золе, чтобы порохом добыть пламя. Потом из винтовочных патронов стали делать зажигалки, а из пушечных – лампы, прозванные «коптилками». Многие вещи, возникшие после войны, были утилизацией военного снаряжения.
Для нас главной была стрельба. Вскоре надоело палить в консервные банки и какой-то гадёныш предложил расстреливать немцев. А у других гадёнышей идея вызвала восторг. И мы ставили замёрзший труп немца на скирде соломы, подпирали и стреляли в него, дёргая за привязанный к ноге телефонный кабель. Труп падал со скирды, мы ликовали.
Сейчас очень жалею, что был в том изуродованном лесу и раздевал мёртвого, что стрелял в трупы, сколько бы ни оправдывал себя тем, что я — тот и теперешний – разные люди. Что мой тогдашний возраст не подсудный. И что совесть моя может быть спокойной.
Не может. И чем дальше, тем больше. Я пытаюсь вспомнить, понять, почему нам тогда не приходила в голову мысль, что мы делаем величайшую мерзость, какую только можно придумать? Что пред смертью все равны… И не нахожу ответа.
Нет, не было тогда ни сожаления, ни угрызения. Наоборот, было торжество, которое присуще сбывшемуся возмездию. К этому торжеству нас привела война.
Немцы первыми дали нам пример звериной жестокости и стёрли в нас зачатки морали, которая только зарождалась. Они обрекли нас на жестокие страдания: потерю близких, страх смерти от голода и пальбы, разорили наши жилища; мы видели, как полицаи вешали наших людей. Сразу после освобождения нас нашпиговали лозунгами типа: «Папа, убей немца!», кинутого, кажется, Эренбургом в разъярённые русские души. Мы стали жить и чувствовать категориями войны, где доблестью было убийство врага, месть. Мы быстро усвоили те уроки, которые нам преподали.
В утешение могу сказать, что пережитые в детстве страдания и боль учат добру лучше уроков зверства, когда в свой срок наступит время прозрения.
«Ещё на всём печать лежала великих бурь, недавних гроз»
Освобождение принесло массу новых впечатлений, чувств и надежд. Самое острое желание и нетерпение мучило нас: немедленно узнать что-нибудь об отце. Но долго все источники слали: «Пропал без вести». И только в 2008 году Центральный архив Минобороны уточнил: «Рядовой Геннадий Арсеньевич Кузьменко пропал без вести в ноябре 1941 года». Это полностью меняло моё представление о его гибели. Мы считали, что он погиб сразу после призыва, не будучи ещё солдатом. Тому был очевидец, контуженный при переправе через Днепр. Он утверждал, что видел отца рядом с собой в момент взрыва снаряда. Сам он потерял сознание, а отец либо погиб от того же взрыва, либо утонул при переправе. Потому что того берега достигали очень немногие из тысяч, прижатых к этому берегу немецкой артиллерией и пулемётами. А их авиация раз за разом рвала понтонный мост, и люди сыпались в воду. Но весть, что отец «рядовой», «пропал без вести в ноябре» означало, что его могилу следует искать где-то на западе России, если она была. Там в ноябре тоже и окружали, и убивали. Единственно, в чём я убеждён, что утонуть он не мог – он переплывал Днепр легко.
Отец был самым сильным впечатлением довоенных лет. Мы с ним сильно сдружились. Он нашёл во мне то, что ищет каждый отец в своём сыне, – своё подобие.
Я запомнил его высоким, худощавым, но не тщедушным. Быстрым в движениях и в походке. После войны у нас не осталось ни одной семейной фотографии, и я через многие годы забыл его лицо. Однажды мне прислали его фотографию молодым, ещё не моим отцом. Он закончил духовную семинарию и четыре курса духовной академии, намереваясь стать священником по наследству. Но революция распорядилась по-иному. И отец при новой власти закончил пединститут по математическому и астрономическому факультету, был призван в армию, стал штурманом морской авиации. А после службы преподавал эти предметы в школе. Моего деда, священника, по бывшему тогда обыкновению походя расстреляли за якобы антисоветчину.
Духовное и педагогическое образование дало отцу четыре языка: немецкий, французский, греческий и латынь (кроме украинского и русского) и профессиональное владение музыкой. Мои родители часто говорили и пели по-иностранному: мать с детства воспитывалась в благотворительном пансионе княгини Ольги Валерьяновны Лопухиной, о которой, кстати, философ Бердяев сказал: «Женщина высокого стиля, величественная, гордая, властная и очень красивая». И своих воспитанниц учила языкам и вообще – культуре.
В предвоенный год отец стал учить меня нотам и игре на фисгармонии. Условлено было, что если я получу грамоту за первый класс, то он мне купит скрипку и научит играть. Я получил грамоту. А вот на покупку скрипки у нас не хватило нескольких минут. Как раз в эти самые минуты, когда отец держал скрипку в руках, радио раскололо мир – объявило о войне. У отца окаменели скулы, он медленно отложил скрипку, и мы вышли из магазина.
Этот миг разделил жизнь глубокой пропастью. Скрипка на прилавке, отец и всё бесконечно дорогое, что осталось по ту сторону, теперь звалось «до войны». А по эту сторону, вокруг нас, долго и свирепо бушевала война.
Был май 1945 года. Вдруг не вовремя прозвенел звонок – урок только начался. В класс вошёл директор, как всегда, в своей офицерской форме, при орденах, – стройный и красивый, с мученическим от раны в живот лицом.
– Закончилась война, ребята. Выходите на спортплощадку, – повернулся и пошёл дальше по классам.
Не было бега и толкотни, как всегда на переменах. Как-то сразу во многих местах возник плач. Плакал и я. Помню спортплощадку, гудящую от плача, лица в слезах и улыбках и директора, говорящего те слова, которые потом и до сих пор, уже шестьдесят лет спустя, повторяют в День Победы. Слова о той страшной Второй мировой Великой Отечественной войне, о стране, поднявшейся на бой, об огромных человеческих и материальных жертвах, о героизме и памяти. И о Победе. Обо всём том, что пронеслось губительной грозой над нами, обездолив и осиротив наши судьбы. Чему мы стали свидетелями перед будущими поколениями – других свидетелей уже не будет: мы – последние.
Каждое из событий прошлого имеет свой размер, своё значение. Всё просеивается через сито времени. Что помельче, – выпадает из памяти. Значительное – остаётся. Так у меня образовался в душе свой, уже канонизированный остаток памяти о войне. Файл – война. Прикосновение к нему всегда вызывает ощущение: «Будто на ноющий зуб нажмёшь – сладко и больно». Почему же «сладко и больно»? Почему не просто – «больно»? Ведь в самом деле ничего сладкого там не было.
А это «сладко» приходит потом, через много лет. Известно, что мы любим свои прошлые страдания. Большие события, сильные переживания, прошлая боль становятся главным достоянием души. Это дало повод Маяковскому писать: «Можно забыть, где и когда/ пузы растил и зобы./ Но землю, с которою голодал,/ нельзя никогда забыть».
Вот отними у ветеранов той войны их военное прошлое, и им не останется, чем жить.
«…пушки уже не слышны. Что же ночами спокойными снятся тревожные сны?»
Я полагал, что через много лет после войны все счёты с немцами покончены. Особенно после того, как три недели провёл в Германии, и стали они для меня просто неинтересными. Но однажды произошёл, что называется, рецидив. Злоба таилась подспудно и вдруг вспыхнула сильно.
Произошло это в московской гостинице «Россия». После рабочего дня я ужинал в том её ресторане, из которого через стеклянную стену видна маковка церквушки, стоящей рядом с хрустальным блоком отеля.
Когда я только выпил командировочные сто граммов, метрдотель усадил ко мне за столик двух, судя по речи, молодых немцев. Они заказали ужин, в том числе графин водки.
Оба выглядели плюгавенькими. Но судя по тому, как уверенно и привычно было им в креслах среди крахмальной рафинированности ресторана, они, чего доброго, опять возомнили себя «высшей расой». Только мундиров СС не хватало. Опять вырвались из той штрафной площадки, которая была им очерчена войной. Мне представлялось, что они должны до скончания мира жить с опущенными глазами.
У меня к ним вдруг возникло острое любопытство, вынудившее меня продлить своё присутствие в ресторане. Я заказал ещё двести граммов водки и соответствующую закусь – привычка соблюдать пропорцию между тем и другим. И по мере того, как алкоголь поднимал и высвобождал волнение, у меня начала вибрировать та болезненная область – война. Она нет-нет да и всплывала иногда из глубин и тревожила душу.
Я вспомнил вдруг картину одного зимнего дня. Два точно таких же, как эти, хлюпика в немецкой военной форме долго искали и нашли в нашем огороде спрятанную яму с картошкой. И стали ломом долбить мёрзлую землю, чтобы слопать весь наш продовольственный запас. Не дай бог! – смерть. А мы, как только увидели, что долбят, – нашли, значит, сволочи, то, чего не клали, – выскочили все четверо на улицу и подняли гвалт – крик и слёзы, пытаясь телами выжать их из огорода. Тогда тот, что с ломом был, озверел не на шутку– сильно жрать хотел, собака, – замахнулся ломом прямо по голове мамы. Она только руки подняла крестом над головой, но с места не сдвинулась. А мы, дети, завизжали на всю мочь так, что немец на лету искривил траекторию лома, и он ударился об мёрзлую землю у ног мамы.
Неисповедимы пути Господни: мать подняла лом и протянула его немцу: то ли «на, добивай», то ли «уйди, пожалуйста». Этот таинственный жест подействовал на них колдовским образом, и они ушли по другим огородам.
А здесь, в ресторане, у меня стали тяжелеть кулаки, зачастило дыхание, я начал глохнуть, как перед обмороком. Взгляд мой прилип к граненому графину с водкой. Я спрятал руки под стол, сцепил пальцы, чтобы предотвратить развитие соблазна – трахнуть по голове графином этого двойника из прошлого. Он – с ломом, я – с графином. Это – самозащита: его замах и мой удар, запоздавший всего-навсего на полстолетия.
Что, если бы эта парочка догадалась, как сильно мне хотелось сделать это движение? Это был порыв, не управляемый сознанием: никакого тормоза, чтобы остановить удар, и никакой воли, чтобы ударить. Я заставил себя уйти подальше от графина, вон из зала, чтобы погасить злобу.
С каждым годом празднование Дня Победы постепенно меняется от торжественности к равнодушию. Всплески происходят на круглых датах: растут помпезность парадов, количество подарков, наград и зрелищ. Стараются пресса, радио, телевидение. Артистический мир пытается изобразить войну, какой она была. И у него ничего не получается, потому меняется о ней представление: уходят чувства боли и тревоги, присущие войне. Становится всё понарошку. Трагедия постепенно переходит в фарс.
«Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой», – запели уже окровавленные и поредевшие колонны в первые дни войны. Песни сопровождали войну от начала до конца со страстностью молитв: «…а до смерти четыре шага»; «Тёмная ночь, только пули свистят по степи, только ветер гудит в проводах»; «Эх, дороги, пыль да туман». Ворон кружащий, горящая роща, заплутавшее счастье. Эти песни были писаны войной. В них дрожало настоящее чувство, без пританцовки. Скупая манера исполнения: только голос и смысл, как будто из-под небес. Артист скрыт за строгим обезличенным платьем; жест умеренный – нельзя отвлекать внимание от повеления свыше.
А теперешняя пританцовка – это украшение, как и остальное. На заднем плане – «гёрлс», неизменные спутницы сексуальности, о чём бы ни пелось, хоть о войне и смерти. Здесь главенствует «шоу» – развлечение: люди пришли отдохнуть, а не переживать.
Военные песни, насквозь русские, теперь подчинены джазовому ритму. У молоденькой певички, стилизованной под бойца, волосы распущены, короткие сапожки и короткая до неприличия юбка; из всего облика выпирают голые длинные ноги. Она безголосо и чувственно, с придыханием, мурлычет в микрофон слова тех военных лет, почему-то с нарочитым иностранным акцентом. Она извивается телом, мельтешит руками, демонстрируя свои формы.
Хоть сейчас всех на гауптвахту… Эй, патруль! Нельзя же так! Ведь это о войне!
– Вы о чём? О какой войне? При чём тут война?
Да, грешить на них нельзя, они не виноваты, что миновала их та суровая участь. И в самом деле… Я забыл, что прошло столько лет… Другой мир, другие люди. И песни, вызывавшие дрожь и слёзы, теперь похожи на «Гоп со смыком». Рядом из алюминиевой банки в чью-то глотку булькает пиво.
Однажды мы с напарником забрались рыбачить на горную реку Ус. Напарника вскоре вызвали на работу на несколько дней, а продержали двадцать. Я жил в полном одиночестве. И вот под шум порога и высоченных лиственниц мне стали сниться удивительные сны. Они были объединены одинаковыми признаками: все о войне, все – окрашенные в фиолетовые сумерки; и в них присутствовала одна и та же женщина – высокая и стройная, одетая в тёмные одежды, как воплощение печали. Она мне дорога и близка по чувству, но её лица я не вижу – оно в тени от опущенной головы и не то вуали, не то платка. Держится всё время немного позади и сбоку от меня. Но я постоянно ощущаю её присутствие.
Виделось, например, будто я уже в наши дни нахожусь в том селе, где мы жили в оккупацию. В школе, в большом зале, которого на самом деле никогда не было, я присутствую на собрании селян. Я приехал сюда специально для того, чтобы рассказать о событиях военных лет, которые здесь проходили, и открыть мемориальный комплекс.
В зале много людей. Все со вниманием приготовились меня слушать. Я становлюсь перед ними, а женщина – за мной, я всё время ощущаю её присутствие и сопереживание.
Я рассказываю горячо, с воодушевлением и слезами в голосе всё, что рассказал выше. И ещё – самое памятное, как к нам в хату вошёл боец и вдруг рухнул на пол у самого порога. Он был пожилым узбеком или таджиком. По всему телу бойца – сверху вниз – на ватной фуфайке были рваные дыры: он попал под автоматную очередь. Горло у бойца было пробито, на месте раны при дыхании вздымались кровавые пузыри.
Мы втроём – мама, я и семилетний брат – потащили бойца в медсанбат, полагая, что тот в конторе. Наша мама была советской закалки, для неё война была долгом. Она решила, что должна тащить раненого, хотя вокруг громыхал бой, и соседи наотрез отказались помочь.
Боец был крупным и тяжелым, и мы тащили его, надрываясь, по снежной жиже, скользя и падая. Мы торопились, боясь больше всего, что он умрёт у нас на руках. Хотелось как можно скорее избавиться от этого страшного и непосильного груза.
Когда мы останавливались передохнуть, боец открывал глаза и, глядя отрешённо в небо, делал жуткое: он пытался перевязать себя индивидуальным пакетом прямо поверх фуфайки, через грудь. Узкая ленточка марли путалась в окровавленных, растопыренных пальцах. Руки не слушали его. Шевеление этих непослушных рук и пальцев подгоняло нас, мы снова хватали бойца за плечи и ворот фуфайки и продолжали тащить.
Медсанбат действительно развернули в конторе, но её ещё не обогрели и не приготовили к операциям. Перед порогом лежали и сидели раненые. Сестра осмотрела нашего бойца, убедилась, что жив, и велела нам уходить: неровен час немец долбанёт по конторе снарядом.
После моего рассказа будто все мы пошли к мемориалу, расположенному здесь же, у школы. Мемориал такой же, как тысячи других по всей стране. В центре его – высеченный из камня боец, наклонивший каменное знамя к мраморной плите, на которой – имена погибших.
Вокруг военные аксессуары – танки и пушки на пьедесталах. Красная лента пересекает вход к мемориалу. Рядом с каменным знаменем стоит красное бархатное знамя с чёрным крепом. Я разрезаю ленту, иду к этому знамени, становлюсь на одно колено, рукой приближаю тяжёлый бархат к губам и целую его.
Много таких фиолетовых снов привиделось мне в палатке на далёкой горной реке Ус в дни моего одиночества. В них было то самое: «Будто на ноющий зуб нажмёшь — сладко и больно» – наркотическая тяга. Она требовала ускорения и обострения ощущений и торопила очередной сон. Хотя днём возникала ясность, что эта воронка засасывает. Что подходит близко миг какого-то разрыва. Разрыва чего? Души? — владелицы всего этого хозяйства? Нет, душа – дух. Когда болит, она каждым глубоким вздохом вмещает, без разрушения себя, много боли. Но рвётся материя, менее подвижная и адаптивная – мозг или сердце, когда боль становится невыносимой.
Чувство большой потери возникло, когда, форсажно фыркнув мотором и заскрежетав днищем о берег, за мной пришла дюралька. Кончилась колея, набитая фиолетовыми снами о войне.
Но они глубоко и навсегда запали в память, возбуждая пытливость: ведь это было не просто так? Должна же существовать их связь с действительностью? Для материалиста это аксиома. Мозг может самым фантастическим образом варьировать свои знания, создавать из них новые конструкции, как было с таблицей Менделеева, угаданной им во сне. Но придумать что-либо за пределами своих познаний, из ничего, мозг не может.
Какие же элементы моего жизненного и военного опыта породили эту серию снов с таким определённым набором тем, окраски и настроения?
Проще всего был бы ответ мистический, модный теперь, когда вчерашние безбожники вдруг все дружно закрестились — это пальцем в небо: оттуда, мол, ниспослано, как и всё остальное. Но истину знает только реальность.
Она легко объясняет, например, почему сны группировались по военному признаку. Война была самым сильным впечатлением жизни; она, собственно, сформировала из юноши мужчину и наполнила его память прежде всего своей сущностью и чувствами. Таёжное одиночество оберегало от других впечатлений. Сильное волнение первого сна и его элементы – окраска и женщина – вошли в следующий сон и стали лейтмотивом для остальных: подобное порождается подобным. Всё ясно, всё сходится без мистики.
И очевидно, как цвет мог связаться с войною: если бы задано было одним цветом обозначить войну, то выбор пал бы на фиолетовый краплак — цвет запекшейся крови. Ничего страшнее на свете я не видел, чем у самого моего лица вздымающиеся дыханием пузыри венозной крови из пробитого пулей горла бойца, когда я наклонялся над ним, чтобы ухватить лацканы фуфайки и тащить его в медсанбат. Штабеля трупов, тоже окровавленных, – ничто по сравнению с этим: там уже никто не страдал. А здесь я видел ужас и надежду живого, когда он непослушными и опять же окровавленными пальцами пытался марлечкой заткнуть кровавую дыру фуфайки, через которую вместе с кровью уходила от него жизнь. А горы окровавленных бинтов у лазаретов; их стирали и гладили медсёстры для повторного использования. Подсознание выбрало этот цвет запекшейся крови, готовя к показу сны о войне.
Третий феномен снов – женщина. Близкая мне душевно и печальная. Одна и та же из ночи в ночь, из сна в сон – персонаж без слов, но с колоссальным чувством или, как говорят сейчас, энергетикой. Кто она? Из каких прототипов действительности могла возникнуть? Не было подобных прототипов и, боюсь, быть не может – настолько пронзительных и одухотворённых. Я думаю, она явилась как противовес всем ужасам войны, как умиротворяющее начало – соломоново кольцо: «Всё проходит – пройдёт и это». Как надежда на будущее вопреки смерти и разрушению. Поэтому она обладала такой притягательной аурой.
Мне хорошо думать, что в те беспощадные военные годы меня оберегала такая строгая, печальная и вдохновенная женщина, какой её создали мои сны и оставили только в моей памяти. Кто же она? В судьбу я не верю, но иначе назвать не могу: в наши дни она вошла уже без мистического смысла. Пусть так и будет красиво и верно – судьба.
«Но что сотворили с тобой эти военные годы?
Юность, пришедшую в гости, – отвергли…»
Эвклид КУЗЬМЕНКО.
Красноярск, 2010 г.
ОТ РЕДАКЦИИ. Редкий случай, когда рукописные страницы ещё до печати были прочитаны сотрудниками газеты и получили высокую оценку.Талантливый человек талантлив во всём. Замечательный строитель, Э.Кузьменко одарён и как писатель. Ищите и читайте его книгу «Игры Ретро».
НЕ ДОЖИВЁМ ЛИ ДО ГОЛОДА
В октябре в Красноярском крае стоимость минимального набора продуктов питания составила 2539,16 рубля в месяц. Но есть люди и в нашем крае, которые могут собрать вечеринку друзей, на которой запросто пропить и проесть среднюю пенсии этак за лет сто. Так что для нашего расчёта допустим, что на питание среднестатистический житель России тратит не менее 3000 рублей, или 100 долларов в месяц. Учитывая, что у нас в стране не менее 10 миллионов «гостей», то для ровного счёта возьмём 150 000 000 едоков. Отсюда следует, что едоки тратят в месяц 15 000 000 000 долларов, или 450 000 000 000 рублей. Следовательно, в год этой товарной продукции потребляется на 180 000 000 000 долларов, или на 5 400 000 000 000 рублей.
В 2006 году Россия закупила продовольственных товаров и сельскохозяйственного сырья для их производства на 21,6 млрд. долларов. За январь – август 2010 года эти поставки составили 22,2 млрд. долларов.
Исходя из этих цифр, зависимость России по продуктам питания составляет 12% от годовой потребности страны. Кажется, что мы закупаем только деликатесы и то, что у нас просто не растёт, — чай, кофе, какао, финики, киви, бананы и тому подобное. И нас совершенно не должно волновать повышение мировых цен на тот же сахар в три раза.
Но наша же российская статистика утверждает, что страна на 60% зависит от поставок продуктов питания из-за рубежа. Получается сверхвыгодный бизнес. Купив продуктов на один доллар, в России ты получаешь за них уже пять. В России в 2006 году было произведено товаров сельхозпроизводителями на 133 млрд. долларов. На товарных складах реальной сельскохозяйственной продукции находилось на 33,9 млрд. долларов, тогда как российские едоки заплатили за эти продукты питания 180 000 000 000 долларов.
В европейской части России проживает 80% населения и почти весь это регион попал в этом году под засуху. Личные хозяйства остались без урожая, правда, их объёмы производства статистика практически не считает, но тот житель деревни, что остался без картошки и овощей на зиму, это хорошо чувствует. По статистике убытки хозяйств от засухи составили 33 млрд. рублей – чуть больше миллиарда долларов. Дополнительно же продуктов завезти придётся не менее чем на 6–8 миллиардов долларов. А это уже большие поставки.
Принято решение повысить акцизы на табак и водку, и, следовательно, вырастет и цена, и всё это было бы даже правильно, но только лишь в том случае, если бы государство было монополистом по производству и продаже этих товаров. Это повышение цен поспособствует появлению в списке «Форбс» новых российских миллиардеров. И вспоминается по этому случаю старый анекдот про папу-пьяницу и сына. А как курили и пили, так оно и останется, правда, дети будут голодать чаще.
Принятие нового и вроде бы справедливого транспортного налога, построенного по принципу больше ездишь, больше и плати, глядишь, и дороги будут лучше, и снегу на них будет поменьше и аварий тоже. Это здраво для тех, кто катается в своё удовольствие, но а как надо продукты на базу, а с базы в магазин привезти, а ведь надо. То платить этот налог придётся всем без исключения, и даже безлошадным.
Добавили пару рублей за проезд в маршрутке, вроде бы мелочь, а для студентов с их сегодняшней стипендией уже накладно. Но ведь добавят ещё. Налог-то платить надо!
В этом году осчастливили пенсионеров – все 40 млн. получили пенсию на уровне прожиточного минимума. Пенсии повысились аж на сорок пять процентов, а уже на следующий год и денег в Пенсионном фонде мало, и индексацию за инфляцию перенесли на месяц позднее, а главное, малому бизнесу пенсионный налог повысили в два с половиной раза. А такие виды на этот малый бизнес – страну из пропасти вытянет, поглотит безработицу. Что сделает этот бизнес? Первое, что напрашивается, – уволить граждан России, а нанять иностранцев, вон их официально в России на заработках 7,2 миллиона, а посчитать всех, то и все десять наберётся. Наймут их и будут они платить только подоходный налог, а пенсионный им ни к чему. К сожалению, квалификация у гастарбайтера невысока. Плоское катать, круглое таскать, лопатой глубже копать, – это они могут, а к станку их уже не поставишь, учить замучишься, молодые языка нашего уже не знают. Так что придётся свой бизнес закрыть и идти в армию безработных, которых уже сейчас насчитывается больше пяти миллионов по России.
Новый год – новые тарифы у наших монополистов, подорожают вода, газ, электричество, тепло, горячая вода, вывозка мусора, проезд в лифте, в общем, всё жизнеобеспечение. Не много, но и не мало – почти на четверть от предыдущих платежей. Уже перед Новым годом численность нищих увеличилась на полтора миллиона россиян. Так скажите на милость, где же модернизация экономики? Почему у монополистов так сильно падает производительность труда? И почему мы, граждане, должны с нарастающим итогом оплачивать их бесхозяйственность и их преступные технические просчёты? Нам же и придётся оплатить этим монополиям аварию на Саяно-Шушенской ГЭС.
Дожили до того, что энергетики в погоне за прибылями перестали следить за своими электролиниями, за двадцать лет так заросли охранные полосы лесом, что даже на линии в 110 киловольт падают выросшие деревья, ломая стальные опоры. О какой модернизации идёт речь, если до сих пор энергетики не внедрили электронные антиобледенители, давно разработанные системы? Вот вся европейская часть России и встречает Новый год впотьмах. А случись такое во время сочинской Олимпиады, делать-то что будем? Уже известно. То же, что делали в Домодедово и Шереметьево, – опыт есть!
Новый год и массовые сокращения: армии на 340 000 офицеров и прапорщиков, 200 000 преподавателей школ и минимум 300 000 милиционеров. И пять процентов чиновников, а это, при их массовости, тоже тысяч двести по стране. Но вот вопрос: где эти люди будут добывать хлеб насущный? Но у них же есть семьи, а это около трёх миллионов неустроенных. Я хорошо помню сокращение армии на 200 000 в шестидесятые годы, но это было во время мощного строительства новых промышленных предприятий. И советская экономика поглотила всех уволенных.
Процесс идёт по Марксу: богатые – богатеют, бедные – беднеют! Повышение цен на всё с нового года не обосновано с точки зрения трудозатрат или производства каких-то новых товаров и услуг – спекулянтам просто так разрешено поступать. И где-то в конце первого квартала мы все ощутим настоящий голод, нет, не потому, что в магазинах будут пустые полки, будут пустыми наши кошельки, и мы в магазинах будем вспоминать басню «Лиса и виноград».
Геннадий Алексеевич ИВАНОВ.
Красноярск, январь 2011 г.
Пристегните самое бесценное
В своей жизни многие из нас неоднократно наблюдали картину, когда в автомобиле малыш едет, удобно устроившись на руках у родителей или стоя между сиденьями «столбиком». А ведь именно такая практика перевозки детей считается самой опасной. При резком торможении в момент движения даже со скоростью около 50 км/час вес ребенка возрастает примерно в 30 раз. Вследствие этого удержать ребенка от резкого удара о переднее сиденье или лобовое стекло практически невозможно.
Кроме этого, взрослый, держащий ребенка, в этом случае сам способен раздавить его своим весом.
Ежедневно на дорогах Красноярского края сотрудниками ГИБДД ведётся профилактическая работа с водителями в отношении правил использования ремней безопасности. В 2010 году было выявлено около 25 тысяч таких водителей-нарушителей.
Во многих случаях такая работа приносит положительные результаты, число травмированных снижается с каждым днём, тяжесть травматизма уменьшается в разы. Мы не устаем повторять, что автомобиль — это источник повышенной опасности, что Правила дорожного движения написаны кровью, что стоимость даже самого дорогого детского удерживающего устройства несопоставима с ценой жизни ребенка.
Правила перевозки детей, п.22.9 ПДД действует с 1 января 2007 года. В соответствии с ними перевозка детей до 12 лет допускается только с использованием специальных средств, позволяющих удерживать ребенка с помощью ремней безопасности. Автолюбителям даже дали время для того, чтобы они смогли приобрести такое устройство и оборудовать его в автомобиле, но некоторые до сих пор халатно относятся к выполнению Правил дорожного движения, а значит и проявляют безразличие к своей судьбе, а также к жизни и здоровью детей, которых они перевозят.
Несмотря на всю проводимую сотрудниками Госавтоинспекции края работу, в 2010 году в дорожных происшествиях получили травмы 217 маленьких пассажиров, которые перевозились с нарушениями требований Правил дорожного движения.
И только когда уже во время рассмотрения административного материала инспектор ГИБДД задаёт водителю вопрос о том, кого следует считать виновным в совершенном ДТП, это заставляет его переоценить ситуацию. Сама мысль, что он покалечил своего ребенка, поставил его бесценную маленькую жизнь под угрозу, порой бывает просто невыносима. Многие папы и мамы пускаются в слёзы и начинают просить у сотрудника ГИБДД снисхождения. Но наши сотрудники просто фиксируют факт уже совершенного происшествия. А пощады им следует просить у своей совести и у ребёнка…
Поскольку именно мы, взрослые, принимаем решения за себя и за своих детей, зачастую они становятся заложниками наших решений и поступков. Не стоит об этом забывать!
Т. МАКАРОВА,
инспектор по пропаганде УГИБДД ГУВД
по Красноярскому краю.
«В КРАЮ СНЕГИРИНОМ»
— так называется новая поэтическая книжка Александра Щербакова с посвящением её «юным землякам-красноярцам в год сельского труженика». Многие стихи этого издания уже публиковались в поэтических сборниках «Трубачи весны», «Венцы», «Вербное воскресенье» и других и были по достоинству оценены любителями творчества поэта.
Книжка открывается новым, ещё незнакомым читателям стихотворением «В краю снегирином» и автор в своём обращении к будущим читателям отмечает, что такой красочный поэтический эпитет является неплохим ключиком к содержанию всей книжки. Для Красноярья сибирского снегирь показался автору наиболее подходящим символом: в его имени отчётливо «поскрипывает» снежок, он приметен цветом, ярким, как рябиновая гроздь, по-сибирски бодр и пусть негромок, но по-своему певуч. О чём в стихотворении написано:
Мы живём в снегирином краю,
Где в снегах стынут сосны и ели,
Ну, а всё-таки птицы поют,
Несмотря на мороз и метели.
Улетают вьюрок и удод,
Злата иволга и иже с нею…
Но снегирь, как несорванный плод,
И зимою на ветке краснеет.
Наш воробышек не соловей,
И сороки петь не мастерицы,
Но как дивно звенит из ветвей
Эта малая алая птица.
Я подслушал на снежной заре,
На студёном багряном восходе,
Что и даже полёт снегирей
Полон тонких волшебных мелодий.
Нет, не зря нам при встрече снегирь
Каждый раз представляется чудом,
И поэты рифмуют Сибирь
С этой птахою пламенногрудой.
С любовью и нежностью пишет в стихах А.Щербаков о своих земляках, тружениках – пахарях, косарях, кузнецах, трактористах, пастухах, «мастерах на все руки».
В наши дни, когда русский язык взбаламучен и замутнён потоками вливающихся в него жаргонных и иностранных слов, подлинным родником чистой народной речи остаётся язык исконной русской деревни.
Словно глядел в нынешний день О.Мендельштам, написав в одной из своих статей, собранных ныне в книге «Слово и культура» (М., «Сов.пис., 1987 г.), что «онемение двух, трёх поколений могло бы привести Россию к исторической смерти. Отлучение от языка равносильно для нас отлучению от истории». Эта опасность уже «при дверях». Об этом же написала в газете «Завтра» в своей прекрасной статье «Слова и цифры» Лидия Сычёва, возражая, в частности, против засилия в русском языке «шагов прогресса», чтобы воплотиться в знаках и символах. Потому что Бог никогда не был цифрой, но всегда Словом!
Сроднить литературный, книжный язык с живым, народным всегда мечтали лучшие поэты современности. Русский язык А.Щербакова, воспитанного на лучших образцах прозы и поэзии Л.Толстого, И.Тургенева, И.Бунина, удивительно богат и разнообразен.
В стихотворных циклах «Ключи от Родины», «Трубачи весны», «Запах хлеба», «День Победы» рассыпаны как драгоценности слова великого русского народа.
Читая словарь В.Даля как повесть, не только слышишь ритмы, но и любуешься красками языка. Сколько этих языковых красок и загадок рассыпано по стихам А.Щербакова! Слово до истолкования – тоже загадка. И хорошо, что книжка снабжена пятистраничным словарём «Толкования слов живой народной речи»!
В стихотворении «Ливень»:
Мётчики от ливня
Укрылись под навильник.
Мелькают пятки босые,
Мальчишки-копновозы
Бегут под волокуши…
Вот и обращаемся в словарь за отгадкой: мётчики, навильник, волокуши… Вот и отгадка!
Или стихотворение «Наша речка»:
Я помню, закатав штаны посконные,
Мы бегали по речке вверх – туда,
Где из земли у самой у поскотины
Пульсировала первая вода.
Снова заглядываем в словарик: оказывается, толкования слов «посконные» и «поскотина» не только точные, но и художественные!
В других стихах из сборника читаем, как «мне ноги колола сухая стерня», что «не такой я парень, чтоб литовку выронить из рук», что «я сибиряк, потомственный чалдон».
Есть в книжке стихотворение «Послание юным», которое будет понятным читателям по-настоящему, если школьный учитель объяснит им значение некоторых слов и понятий:
Не ждите, друзья, слишком много
От жизни, доставшейся вам.
О неких «открытых дорогах»
Не верьте лукавым словам.
Навряд ли вам выпадет счастье,
Скорее – лишь отблеск его.
Господь отмечает нечасто
Любимца в толпе своего.
Но ежели даже отметит
Красою иль мудростью вас,
На этом неправедном свете
Удачи в придачу не даст.
И вы не надейтесь на чудо,
Что перехитрите судьбу.
Всё будет: Пилат и Иуда,
Голгофа и крест на горбу.
Поэтический сборник А.Щербакова «В краю снегирином», как и вышедшую в 2009 году книжку «Хочу домой», иллюстрировал художник А. Адамёнок. Карандашно-пастельные рисунки, заставки, цветные развороты делают книжки нарядными, превращают их в подарочные, сувенирные. Для книжных графиков выражение «иллюстрировать книгу» считалось обидным. Не согласен с этим. Наравне с поэтом художник формирует образ книги. И это тот случай, когда рисунок являет собой художественный образ, который легко читает глаз ребёнка.
Хочется надеяться, что союз писателя, поэта и художника не закончится. Ведь у нас за спиной есть культура, незабываемое сокровище, которое не продать за доллары и не вывезти за рубеж в трюмах яхт Абрамовичей.
Мне близка позиция С.Т. Аксакова, который, собираясь писать «Детские годы Багрова- внука», писал: «Книга должна быть написана не подделываясь к детскому возрасту, а как будто для взрослых… и чтоб исполнение было художественное в высшей степени».
Стихи А.Щербакова в художественном оформлении А.Адамёнка полностью соответствуют этому требованию.
Борис КУЗИН.
Красноярск.
«Мы со зрительным залом как сообщающиеся сосуды...»
Хотя новый концерт Красноярского музыкального театра и носит название «Ах, юбилей!», в нём выступят не только артисты, чья жизнь на сцене обозначается «круглой» цифрой. Согласно задумке режиссёра-постановщика, заслуженного артиста России Юрия Цехановского, 25 февраля в концерте будут задействованы не только солисты высокого мастерства, но и те, кто ещё только подаёт надежды. Составляя программу, режиссёр учёл пожелания артистов, дав возможность юбилярам осуществить их профессиональные мечты. А молодые воспользуются шансом ярко заявить о себе.
Это будет не обычный концерт с эстрадными песнями или романсами. В программу вошли искрометные дуэты и жизнерадостные куплеты из лучших мировых оперетт и музыкальных комедий. Будет играть оркестр, и лучезарное искусство предстанет во всём своём великолепии! Вечер получится лёгким, искромётным, радостным.
Одним из артистов, которые передадут на концерте творческую эстафету молодым, будет Николай Каржавин. В театре говорят, что Николай Александрович – само воплощение оперетты. Всегда бодрый, жизнерадостный, на лету схватывает темпоритм любого спектакля. Сцене и зрителю Красноярского музыкального театра Николай Каржавин служит 30 лет. Прежде 12 лет отработал в Сыктывкарском театре оперы и балета, где, бывало, не только пел, но и… танцевал в балетах. Такой уж он подвижный и пластичный артист!
Предлагаем вниманию читателей беседу с юбиляром об уникальности каждой встречи со зрителями и многом другом.
– Николай Александрович, какой всё-таки номер вы исполните в концерте «Ах, юбилей!»?
– Вместе с Раисой Прозоровской мы споём дуэт Пеликана и Каролины из оперетты И. Кальмана «Мистер Икс», больше известной публике как «Принцесса цирка». Пеликан, метрдотель ресторана, и хозяйка мадам Каролина – это самая смешная пара в спектакле. Наш дуэт – пружина оперетты. В сущности, весь третий акт держится на нас. Мы вспоминаем о своей молодости, о том, какой я был молодой, красивый, а она – маленькая и пухленькая… как поросёночек! А потом поросёночек рос-рос, и получилась большая свин… кхм, святая женщина (улыбается). Для меня роль Пеликана – вторая в этом спектакле. Сначала я много лет подряд играл Тони, простака.
– Несмотря на то, что материал вам хорошо знаком, удаётся находить новые нюансы для себя самого?
– Конечно! Дуэт никогда не бывает одинаковым. Да и каждый спектакль уникален, с кем и когда бы я ни работал.
– Ваш новый Никаш в свежей премьере театра – оперетте «Веселая вдова» Ф. Легара, – действительно, каждый раз разный!
– В этом спектакле ещё и новое режиссёрское прочтение. В прежней версии мой Никаш, секретарь посольства, был тайно влюблен в главную героиню Ганну Главари, и это было очень забавным моментом. А сейчас он устраивает всю интригу. Задаёт интонацию всему происходящему на сцене. От моей роли многое зависит. Как я начну, так и пойдёт. Нельзя сбавить темп или позволить себе играть пассивно.
– Как вы поддерживаете нужный тонус?
– Сама работа помогает. Оперетта – такой жанр, который сохраняет молодость, постоянно требует от тебя движения, энергии. У нас работала бабушка, бывшая субретка, ей было под сто лет, когда я отмечал 40-летие творческой деятельности. Так вот она говорила: «Ещё сотню лет поработаю!».
Я по-прежнему с удовольствием играю в «Цыганском бароне» королевского прокурора Корнера, в других спектаклях. К каждому выходу на сцену нужно себя будоражить, готовить. В этом есть определенный кураж, заряд.
– Николай Александрович, вы, как настоящий большой артист, много сил вкладываете в подготовку, выкладываетесь на спектакле. Что взамен получаете?
– Очень важно, чтобы спектакль прошел на отлично! Если же получается ни шатко, ни валко, потом долго не могу уснуть, анализирую, ищу причину. А если приём горячий – совсем другое дело.
– По реакции зрителя, по энергии, которая идёт из зала, многое понятно. Если я чувствую, что нравлюсь, меня это раззадоривает. Тогда мы со зрителем друг друга подпитываем энергией. Как сообщающиеся сосуды.
Беседовала
Шура КИЛЬГАНОВА.
Красноярск.
В поисках СЕМЬИ
ДАНИИЛ – общительный, добрый, ласковый мальчик. Данилу 8 лет.
АНДРЕЙ – коммуникабельный, подвижный, артистичный мальчик. Андрюше 7 лет.
По всем вопросам российского усыновления, удочерения, оформления опеки и попечительства, приёмной семьи и патронатного воспитания следует обращаться в краевое государственное бюджетное учреждение «Центр развития семейных форм воспитания» по адресу: Красноярск, ул. Парижской коммуны, 33. Телефоны:
Ровно шесть лет назад в феврале моему супругу как сыну погибшего в боях подо Ржевом солдата и как известному журналисту была вручена воинская повестка следующего содержания: «В связи с наступающим 23 февраля праздником Дня защитника Отечества вы подлежите призыву на военную службу вместе с супругой и обязаны 22 февраля 2005 года к 19.00 явиться в краевой Дворец труда и согласия для проведения мероприятий, связанных с этим днём».
К ПОВЕСТКЕ прилагался пропуск за подписью губернатора Красноярского края, что означало: прибыть на губернаторский прием! На кусочке военной цвета хаки грубой материи было указано: сало, грибы, картошка, варенная «в мундирах», селедка и всякая другая красная рыбица, брусника, ну и, конечно же, гречневая каша с тушенкой, которую разносили солдаты-официанты. Они же и разливали горячительные напитки и клюквенный морс…
В компании генералов, полковников и разных других воинских чинов, а также ветеранов войны и детей военного лихолетья было и торжественно-шумно, и весело, и очень сердечно. Произносились тосты и здравицы за наших славных ветеранов Великой Отечественной, помянули мы и павших за Родину, выпили за афганцев и героев «горячих точек», за наших защитников Отечества мирного времени. И, конечно же, попели под баян лучшие песни нашей славной армии, попурри на темы песен о войне, о солдатах.… В общем, спелись-«спешились», выражаясь по-военному, и губернатор наш тогдашний Александр Геннадиевич Хлопонин, покинув свое место за «виповским столом», подходил то к одному, то к другому столику, сердечно всех поздравлял.
Подошел он и к нашему столику. Познакомились лично, представились Александру Геннадиевичу. Он поинтересовался нашими ближайшими творческими планами, задумками. Мы же рассказали ему о своей переписке с космонавтами, о почте «летчиков-космонавтов», которая продолжает исправно приходить на наш абонентский ящик. «А почему именно к вам приходит такая почта из Звездного городка? – поинтересовался Хлопонин. И мой супруг показал ему фотографию, где он рядом с Гагариным сфотографировался в 1962 году в санатории Министерства обороны СССР в Крыму, рассказал историю этой фотографии.
«Я по-хорошему вам завидую, — сказал губернатор. — Этой фотографии нет цены!». — И добавил с улыбкой: — А я ведь тогда еще не родился.
И совсем неожиданной была его просьба сфотографироваться с моим супругом и поднять тост «за отличного русского парня Гагарина». Этот знаменательный момент той нашей встречи мне и удалось запечатлеть на память – для семейного фотоальбома.…
Вероника АНУФРИЕВА.
Красноярск.
Простому народу война не нужна
И день, и ночь на страже мужества
Бойцы милиции стоят.
Ю. НИКОТИН.
ПО ОКОНЧАНИИ концерта в фойе встречаю нашего ветерана из отделения милиции № 5 Николая Гайдаровича Сулейманова. Он терпеливо и старательно одевает маленькую худенькую старушку. «Какой молодец, — думаю, — бабушку привёл на концерт!». Отмечаю, что одежду из гардероба для всей компании принесла дочь Николая: она и помогает отцу возиться со старушкой. Невольно подумалось: «Какая хорошая семья: дочь на концерте вместе с отцом, и надо же — бабушку привели!».
На мой вопрос о старушке и почему он не торопится домой отмечать праздник, Николай ответил, что эта женщина не просто знакомая его мамы, и совершенно искренне в адрес старушки добавил: «Ну почему не сделать человеку приятное, если ей так хочется, а мне это ничего не составляет? А дома нас ждут, и мы скоро будем праздновать!».
«Наверное, Сулейманов хороший человек, — думала я, шагая, укутавшись в меховой воротник. — Разве будет плохой человек таскаться по морозу с какой-то вовсе неродной бабушкой только для того, чтобы сделать ей приятное?».
Встретившись как-то по делам, разговорились про бывшую работу в милиции, про Чечню, где Николаю пришлось побывать. «Николай Гайдарович, расскажи об этом, это ведь и на самом деле интересно, не все же там были, тем более не служили...».
Как и все наши «подучётные», которых судьба заносит в Чечню, Афганистан, Северный Кавказ и другие «горячие точки», Коля отчаянно сопротивляется моим просьбам рассказать об этом: «Да что я, герой, что ли? Да я что, один там был? Да нас туда вместе со мной целая группа прибыла». В конце концов неохотно сунул мне «ходатайство о досрочном присвоении очередного звания лейтенанту Сулейманову» — там, мол, всё написано.
— А что, — спрашиваю, — всем, кто прошёл Чечню, досрочно присваивают очередное званиие?
— Да почему всем-то? — недовольно бурчит Николай. — Ну чиновникам пяти, наверное, такие ходайства были направлены по месту постоянной работы.
— Ничего себе, — прикидываю, — со всей группы только пятерым! — А ещё не хочет рассказывать!
Читаю «ходатайство», где указано, что по прибытию в Чеченскую республику лейтенант милиции Сулейманов активно включился в работу по непрерывному снижению и реагированию на изменения оперативной обстановки.
— Дело в том, — потихоньку втягивается в разговор Николай Гайдарович, — что я находился в Чечне в Итум-Калинском районе уже после того, как там окончилась вторично развязанная война. Задача наших подразделений в большей части заключалась в том, чтобы не допустить проникновения в Чеченскую республику боевиков с Кавказа. Конечно, были и приборы для слежения за противоположной стороной. Даже в ночное время видимость из них составляла километров пять, а в дневное – ещё больше. При обнаружении чего-то подозрительного наблюдающие докладывали об этом командованию выше. Ведь в наших подразделениях находились и сотрудники патрульно-постовой службы, и уголовного розыска, и следователи. При задержании боевиков ими занимались соответствующие службы. Но надо сказать, что в 2001 году граница с Кавказом была уже исключительно хорошо заблокирована, и большим группам с той стороны было уже не проникнуть. Но местные, знающие «чёрные тропы», малыми группами всё равно частично проникали.
В этих сложных условиях ни на минуту нельзя было расслабляться, так как фактически постоянно существовала угроза захвата личного состава, боевой техники и границ членами незаконных вооружённых формирований.
Надо отдать должное начальнику временного отдела внутренних дел Итум-Калинского района полковнику милиции Юрию Ефимовичу Астафьеву. Наверное, именно про таких, как он, М.Ю. Лермонтов писал: «Слуга царю, отец – солдатам». Всегда подтянут, строг, дисциплинирован, руководитель от Бога. Он понимал, конечно, что малейшее расслабление может повлечь за собой очень пагубные последствия. Ни о какой выпивке среди сотрудников и речи не могло быть. И действительно, за всё время нахождения на этой службе я ни разу не видел, чтобы кто-то хоть каплю выпил спиртного. А ведь раньше, ещё до нас, бывали случаи, что по этой причине боевиками вырезались целые блокосты.
— Да, надо отдать должное Юрию Ефимовичу Астафьеву – все подчинённые брали с него пример. Он прибыл к нам из Канского управления. При этом прекрасно владел обстановкой, доподлинно знал сослуживцев, часто общался с местными аксакалами, которым фактически подчиняется всё местное население. В огромной степени его заслуга в том, что в нашей группировке, которая находилась в Чечне с 18 мая по 15 августа 2001 года, не было никаких потерь!
Действительно, войны в полном её понимании не было. Но только при моём участии было обнаружено 6 схронов оружия (это автоматы, патроны, мины, гранаты, снаряды, гранатомёт), проверено 272 домовладения, 173 полуразрушенных домостроений, досмотрено 296 единиц автотранспорта, более 600 граждан…
Все мероприятия практически происходили на сорокаградусной жаре, в полной амуниции и при полном воинском снаряжении — вплоть до бронежилетов. Ведь всегда можно было ожидать взрыва «растяжки» или мины, а то и «фугаса». А на блокпостах приходилось стоять и по нескольку суток, так как людей не хватало…
О местном населении можно сказать, что, в общем-то, с их стороны провокаций не было. Простому народу войны не нужны. Но нужно обладать определённым тактом в разговоре, умением расположить к себе людей. Кстати, в эту северокавказскую республику поставлялось много гуманитарной помощи, что не могло не располагать к нам местное население. Можно с уверенностью сказать, что положительный контакт нашей группировки с местным населением был достигнут, кстати, во многом благодаря Юрию Ефимовичу Астафьеву.
Продолжаю читать «ходатайство»: «Лейтенант милиции Сулейманов Н.Г. при обращении с местными жителями вежлив и корректен, обладает хорошими деловыми и личными качествами, ответственностью, умеет правильно организовать работу… Зарекомендовал себя решительным и мужественным сотрудником»…
В трудовой книжке зафиксированы отличия Николая Гайдаровича: 8 ценных подарков и благодарностей, знаки «За службу России», «За верность долгу», «За отличие» — I и II степеней и т.д.
— А как у вас в семье? — спрашиваю.
— Да всё нормально! – отвечает Николай Гайдарович. — Жена у меня хорошая, дети хорошие: дочь – студентка института, сын учится в колледже. В семье нет проблем. Семья – это всё для меня. Если в семье хорошая атмосфера, то и всё остальное будет нормально.
В процессе разговора с Николаем Гайдаровичем меня наполнило чувство гордости за то, что мне удалось в одно время жить и встретиться с такими людьми – настоящими героями, хотя в обычной обстановке они самые обыкновенные люди, а мужество и самоотверженность для них – обычное дело.
В.АЛЕКСАНДРОВА,
председатель совета ветеранов ОМ № 5 УВД
по г. Красноярску.
Джаз без импровизации? ЭТО НОНСЕНС!
За последние годы состояние джазового искусства в Красноярске упало, как стало принято говорить, ниже плинтуса. Во времена Якова Айзенберга благодаря его колоссальным организаторским способностям развитие джазовой музыки постоянно поддерживалось на должном уровне. Ежегодно проводились джазовые фестивали, на которых выступали как местные музыканты, так и исполнители, приглашаемые из многих городов России и зарубежья.
В ПРОТИВОВЕС городскому конкурсу, который до сих пор проводится в виде нотного академического концерта под названием «Дети играют джаз», Яков Айзенберг ежегодно устраивал альтернативные джазовые фестивали в Доме офицеров. На его фестивалях те же дети выражали себя творчески, устраивались совместные сейшны между зрелыми мастерами искусства и начинающими музыкантами. В подготовке некоторых из этих ребят я принимал непосредственное участие с 1998 года.
После отъезда Якова Айзенберга, которого отличала организаторская, пробивающая все двери напористость, развитие фестивального джаза прекратилось в полном смысле этого слова. Последней каплей, окончательно утвердившей Якова Исааковича в мысли о необходимости покинуть Красноярск, послужило хамское отключение электроэнергии в Доме офицеров 22 апреля 2001 года, в результате чего его прощальный фестиваль (почётным гостем которого был Георгий Гаранян) проводился при свете керосиновых ламп.
***
Будучи педагогом с большим стажем, я могу с полной уверенностью утверждать, что в обучении искусству джазовой импровизации юные музыканты очень и очень заинтересованы. Ведь импровизация – это то, что и составляет феномен джазовой культуры.
Однако вся проблема в том, что в музыкальных учебных заведениях джазовой импровизации не уделяется должного внимания, она до сих пор является предметом по выбору, которому в соответствии с нормативами министерства культуры уделяется всего 1 час в неделю. Моему ученику Ивану Балеву крупно повезло, поскольку в своё время он занимался со мной 3 часа в неделю (2 часа нотной классикой и 1 час джазовой импровизацией), потому и удалось подготовить его к поступлению в Московский эстрадно-джазовый колледж, где он попал в класс профессора Окуня. В нынешнем году он уже выпускается из этого учебного заведения. А ещё раньше МЭДК окончил Олег Стариков, с которым мне также довелось заниматься.
Сейчас, работая в детской музыкальной школе № 5, я обучаю следующего кандидата на продолжение профессионального музыкального образования в столице Виталия Голоднева. Но… за час в неделю сделать это практически невозможно.
Да и вообще, к огромному моему сожалению, джазовое искусство выпадает из системы обязательного образования, действующей во всех музыкальных учреждениях Красноярска. Этот предмет является каким-то пасынком в соседстве с нотной классикой, традиционным сольфеджио, хоровым пением и другими учебными дисциплинами. То есть предмет, который быстрее всего развивает музыкальный слух (включая в себя как нотную классику, гармонию, так и джазовые гаммы, ритм и фактуру), считается бесполезной тратой времени, как заявила однажды ведущий педагог по классу фортепиано из детской музыкальной школы № 1. Кстати, в Красноярской государственной академии музыки и театра этому предмету ВООБЩЕ нет места в расписании!
***
Проработав около трёх лет в Красноярском музыкальном колледже им. Иванова-Радкевича (бывшем училище искусств), я пришёл к выводу о том, что сегодня студентам колледжа, обучающимся на отделении музыкального искусства и эстрады (МИЭ), где они загружены непонятно какими предметами, достаточно заучивать джазовые пьесы по нотам и затем сдавать на экзамене. Это касается и пианистов, и саксофонистов, и гитаристов… То есть о накоплении навыков, приёмов и методов обыгрывания той или иной джазовой темы не может быть и речи. Зачем же тогда такое отделение вообще? И кому нужны джазовые музыканты, которые могут играть его только по нотам?
Поэтому я считаю большой ошибкой вышестоящих инстанций то, что при создании в нашем колледже отделения МИЭ они не проконтролировали осуществляемую здесь образовательную программу. А ведь всего и нужно было, что позаимствовать тот опыт, который уже наработан был в соответствующих учебных заведениях Иркутска, Новосибирска и Москвы.
Именно поэтому как опытный преподаватель импровизаторского джазового искусства я просто вынужден рекомендовать своим ученикам продолжать образование за пределами нашего краевого центра.
***
Итак, в данный момент в плане качественного обучения джазу Красноярск являет собой по сути пустое место.
В связи с этим хотел бы настоятельно порекомендовать краевому министерству культуры обратить внимание на изложенную мною проблему и для начала воссоздать класс джазовой импровизации хотя бы при ДМШ №5. А упор в этом отношении нужно делать именно на ДЕТСКИЕ музыкальные школы, потому что творческому джазу лучше всего учиться с 10—11-летнего возраста. А уже, допустим, с 16 лет желание освоить приёмы импровизации вытесняются другими, уже не вполне детскими интересами.
И последнее, о чём считаю необходимым сказать. Пора бы уже возродить заложенную когда-то Яковом Айзенбергом традицию проведения творческой джазовой импровизации, стараясь готовить в нашем городе джазменов по-настоящему, в режиме соревновательности и конкурентности. Я, в свою очередь, готов по мере сил всем, чем смогу, способствовать возрождению этого замечательного искусства.
Эдуард МАРКАИЧ,
член Союза композиторов России, преподаватель импровизации высшей категории.
ДАНИИЛ – общительный, добрый, ласковый мальчик. Данилу 8 лет.