Бурная, мутная весенняя река времени середины восьмидесятых. Перестройка, перестрелка, кооперация. На вдрызг разбитой чёрной крайкомовской «Волге», которую щедрые партийцы отдали нам в счёт строительных работ на их крайкомовской даче, пылил я тихо и грустно по Овсянке в сторону дома своего деда.
Из-за забора переулка, пересекая дорогу и не глядя в мою сторону, двигалась узнаваемая фигура. Сигнал автомобиля дохлый, тормозов почти нет, расстояние критическое. Три качка педали тормоза, руль вправо, колесо останавливается перед тапками пешехода, он по инерции – руками на капот, я облегченно выдыхаю: «Ух, слава богу, чуть было…ец не пришел классику». Классик медленно, устало повернулся, узнал: «Сережка? Ты? Тра, та, та, ………ать. Ты откуда и какого хрена здесь………ся. Прешься галопом по деревне, народ пугаешь. Ты что, вообще не уважаешь деревню?». «Да, я, Виктор Петрович. Простите, Виктор Петрович. Машина дохлая, Виктор Петрович. Да уважаю я деревню, Виктор Петрович, и сам я деревенский в прошлом». Да и правда я испугался, мне действительно было и неловко и стыдно. Поизвинялся я, покаялся и поехал уважать деревню.
В подполье находился стратегический по тем временам запас – ящик пшеничной по 10 р.20 к. Добрый человек в то сухое время удружил мне по номиналу, и я доставал по одной бутылке исключительно в крайних случаях. Случай был именно тот – вина перед писателем и уважение к деревне. Надрал я зелени, нарвал клубники (он её любил особо) и нарисовался в домике под ёлкой: «Вот, Виктор Петрович, подсунули мне коммунисты разбитый драндулет – свой разбитый символ принадлежности к номенклатуре, а он, если стоит, то не стронешь, а тронешь – не затормозишь». Я попал в точку, тема была красной тряпкой. И присели мы на лавочке у столика и долго рассказывали друг другу про то, что мы думаем про власть, про деревню, про страну нашу многострадальную и про жизнь нашу грешную.
Продолжая разговаривать, пошли мы к Енисею, на берег, к речному воздуху любимой тропинкой писателя между двумя заборами.
Мы и до этого встречались с ним на разных официальных и неофициальных толкучках, но там ни поговорить нормально, ни принять по маленькой спокойно. Его явно интересовали некоторые мои мысли, и наше прощание закончилось словами: «Ты, Сережка, загляни ко мне домой в городе, подарю тебе кое-какие книги, а сюда вообще заходи, когда захочешь». Вниманием Виктора Петровича злоупотреблять я не стал, заходил не часто, зная, сколько толчется вокруг него людей по делу и без дела, которых он рад был видеть, которых не очень, а которых он бы вообще видел в других местах, каких, писать не буду. На выражения русский писатель был весьма крепок и не очень стеснителен. Но при необходимости, не обращая внимание на запертые ворота, я прыгал через забор на виду незваных гостей, смотрел, как он спокойно дремлет, объяснял гостям правила хорошего тона, потом по телефону успокаивал Марию Семёновну, которая именно об этом меня и просила.
Мария Семёновна встретила нас как истинно сибирская хозяйка, когда я подвез домой Виктора Петровича с очередной массовки и он пригласил зайти, вспомнив, что обещал подарить книги. Это было года через два после разговора в Овсянке, и ещё много раз я удивлялся его уникальной памяти. С этой встречи двери квартиры в Академгородке открывались мне с искренней радостью. Сидели мы на кухне втроём, пили чай, разговаривали.
«Вот слушай, Сережка, – аккуратно приобнял супругу писатель: – В начале нашей жизни у нас была маленькая избушка у речки. Утром я уходил с удочкой, Марья укладывала в карман краюху хлеба и оставалась ждать. Я понимал, что вернусь в тепло, уют, к родному дому, любимому человеку, и ничего большего нам тогда не надо было. Так вот лучшего времени я в этой жизни не знал».
Марии Семёновне я предложил звонить в любое время, если что-либо понадобится, особенно автомобиль, зная, что супруг никогда этого не сделает. Марии Семёновне, как очень деликатной женщине, пользоваться этим было неудобно. Но однажды она взволнованно сообщила, что Виктор Петрович в санатории «Загорье» и что со слов кого-то ему там стало плохо, а связи с «Загорьем» нет. Прямая связь действительно была повреждена, но через балахтинских телефонисток я добрался-таки до своего однокашника – главного врача санатория – и через час узнал, что страшного ничего нет. Понятно, что это её не успокоило. Сделав вид, что мне всё равно надо ехать в Туим, я предложил Марии Семёновне проехать со мной и убедиться лично. Отказавшись, она попросила передать привет и отвезти ему накопившуюся почту.
Когда я приехал в «Загорье», который раз был удивлён фронтовой обострённости чувств этого человека. Конечно, он был рад, мы полчасика поговорили, он, конечно же, всё понял и прощаясь, несмотря на мой деловой вид попутно заглянувшего человека, произнес: «Так за каким хреном ты машину гнал? Да и баб какого хрена слушаешь? Во все дырки залезут». Когда же я заглядывал к нему в Овсянке, он моментально улавливал, сам я приехал или по просьбе супруги: «Ха! Контроль появился».
Однажды появился я сам, специально в майско-праздничные дни вместе с другом Андреем Царёвым – воином-афганцем. Захватили мы кастрюльку плова, который я обычно варил по праздникам, посидели по-солдатски, не съели втроём и половины плова, кастрюльку пристроили в сенном холодке про запас, душевно попрощались. И всё бы хорошо, если бы не кастрюля. Это для мужика – посудина, а для некоторых баб –легче мужика потерять или застукать его с кем-нибудь, нежели утратить любимую утварь или заменить её на другую. Получал я за эту кастрюльку от бывшей супружницы по полной программе больше месяца. Пока не подвернулся случай.
Друг, вертолетчик Саша Зеленко, протестуя против произвола авиавластей, плюхнул свою «вертушку» средь бела дня на глазах честного народа и власть имущих прямо на главной площади города, перед Лебединой администрацией края. Хлопнул дверкой вертолета будто припаркованного автомобиля и пошел пить водку. Пришлось помогать другу, возвращать разрешение на полёты. И вот утром звонит он безмерно радостный: «Серёга! Всё в порядке! Первый полёт твой! Летим, куда скажешь! Дуй к нам на аэродром». На вечер того дня была запланирована традиционная церемония вручения премии Астафьева молодым литераторам. Вручать должен был Виктор Петрович, оргкомитетчики попросили меня подстраховать транспортом. «Куда летим?» – спросил второй пилот – друг и вообще человек уникальный Юра Курс. «В Овсянку. Я там кастрюлю забыл...». «К Петровичу? Как давно я его не видел! Так полетели!». Виктор Петрович с Юрой Курсом дружили долго, и писатель несколько раз проводил творческое время в глухой тайге на речке Сисим на Курсовской охотничьей заимке, куда добирались вертолётом. Избушку, где жил писатель, Юра так и называет «Астафьевка».
Вот всё и складывается. Перелетим мы, думаю, с Виктором Петровичем в Академгородок, передохнёт он дома, соберётся неспешно, а вечером поедем спокойно по делам общественным. Овсянка ещё такого не видела. Всякие гости к писателю жаловали, на всяком транспорте, но чтобы ещё и вертолёт подали?! Петрович был удивлён и растерян не меньше остальных тем, что «вертушка» прилетела именно за ним, но, видя наши довольные физиономии, пообнимался, махнул рукой: «Ну, варнаки! А в следующий раз на чём заявитесь?». Ответ был готов: «На подводной лодке!». Похохотали, побалагурили. У Петровича были визитёры. Московская мявкающая речь, кто-то шестерил из свиты губернатора Лебедя, у ворот стояла «Волга». Юрка кипел: «Петрович! Собирайся, такой прекрасный день! Сейчас сделаем круг над Столбами, над морем и приземлим тебя прямо у дома». Вкрадчивый голос чиновничьего существа непонятного пола назидательно нам ввинчивал: «У Виктора Петровича важные гости, мы довезем его на машине». Существо чего-то нашептывало писателю, оттеснив нас бесформенным телом, и под тупым напором такого рода аргументов Петрович виновато сдался, понимая, что вряд ли ещё в Овсянке будут приземляться «вертушки» с друзьями. Развёл руками: «Летите, ребятки, неудобно ведь, гости …». Я мысленно костерил столичную, да и местную, шушеру, Юрка матерился вслух.
Гостям было удобно. Стояла жуткая июньская газовая духота. «Волга», на которой везли утомленного визитом писателя, застряла на коммунальном мосту в пробке, и вместо запланированного торжества Виктора Петровича с инфарктом доставили на больничную койку.
В больницах последнее время мы встречались довольно часто. Когда меня ненадолго выпустили из СИЗО, где Лебединая милицейская свора пыталась изобразить из меня расхитителя бюджета, Петрович находился в нашей академовской больнице. Мы с Маргаритой Кожевниковой – моей подругой жизни – появились у него в палате. Виктор Петрович, как всегда, и так было всегда до самой последней минуты, когда у него отнималась пишущая рука, когда он выходил из комы, когда включали искусственное дыхание, когда сдавливало сердце, не допускал разговоров о себе. Ни разу я не услышал от него даже намека на какую-либо жалобу, ни одного стона. Лишь досада на то, что бездарно улетает обездвиженное время, нет возможности написать о том, что так долго копилось.
Вот и на этот раз в первую очередь он искренне проявил интерес к моей подследственной особе: «И какого хрена тебя там держали? Если человек не способен красть, он никогда не украдёт. А если ты чего-то спёр, так какого хрена выпустили?». Рассказал он нам, как зашел к нему Михалков Никита, принёс одеколон и водку под названием «Сибирский цирюльник», как договорились они снять наконец-таки фильм о войне, именно о той войне, которую своими глазами видел Виктор Петрович, а не то, что демонстрировалось через призму цензуры. Мы засобирались, Петрович вручил нам два пригласительных на премьеру «Сибирского цирюльника», которую проводил сам режиссёр, и на прощание рассказал то, во что я долго не мог поверить, пока меня не убедили многочисленные свидетели разговора.
На футбольном матче в губернаторской ложе к нему подошёл генерал Лебедь и со свойственным ему солдафонским хамством сказал: «Ты знаешь, что твой кореш-депутат украл восемь миллионов?». И получил ответ, который, похоже, навсегда заткнул ему глотку на такого рода вопросы: «Надо же, варнак, а мне принёс всего лишь шесть». Многие, низкий поклон вам всем, понимая, что творится беззаконие, встали на мою защиту кто как мог. Но так, в одну фразу поместить всё: отношение к ним, ко мне, ко всем нам, местным, и заезжей своре, ткнуть носом и показать место мог только великой души человек и только писатель. И действие этой фразы осознаю я по сию пору.
В депутаты меня затолкали друзья. Давай, Серега, кому-то надо интересы наши, трудящихся, защищать, может, продвинешь что-нибудь полезное. Пошли мы с Юрой Курсом посоветоваться к Петровичу. «Сережка, ну на кой ляд тебе всё это надо? – Петровича задело: – Был я депутатом, знаю. Там же сборище бездельников и болтунов. Когда надо голосовать, оглядываюсь, половина спит. Ты считаешь, они о народе думают?.. – Разговор закончился просто: – Ладно, ты же «столбист-альпинист». Хоть и не понимаю я вас – суёте башку свою куда не надо и непонятно за что, но, похоже, хрен вас чем напугаешь. Давай, подпишусь я тебе доверенным лицом. Да будь осторожней, мерзавцев там предостаточно».
А нас – «столбистов-альпинистов» – он действительно пытался понять как писатель и как инженер человеческих душ. И действительно понял. После долгих расспросов, а он всегда очень внимательно выслушивал, после моих рассказов о смешном и трагическом в горах и на Столбах он, вероятно, сделал для себя вывод: «Похоже, правда, даже в спокойное время необходимо проходить огонь и воду, чтобы никакая война не сломала». Тема его затронула, он даже засобирался написать об этом в «Затесях», но не успел. А когда мы вернулись с Эвереста, на котором проложили свой, новый, чисто красноярский маршрут, он искренне радовался и долго расспрашивал про суть этого достижения. А когда узнал, что в альпинизме это приравнивается к олимпийскому рекорду и что все советские и российские альпинисты, кто побывал хотя бы у подножия Эвереста, удостоены правительственных наград, предложил: «Напиши мне подробно, чтобы я чего не упустил, а я поеду к Ельцину по своим делам (он состоял в президентском совете), а заодно и за вас похлопочу. Я написал, он слетал в Москву к президенту, похлопотал. Москальские чиновники из наградного комитета запросили Федерацию альпинизма – тоже москалей, а те, которым двенадцать лет золото красноярцев на чемпионатах Союза и России было как кость в горле, дали ответ – рядовое восхождение, а заодно и сняли с чемпионата России за то, что какая-то бумажка якобы опоздала на два дня. Виктор Петрович ругался.
Сидели мы с ним в Овсянке на любимой лавочке за столиком, разговаривали про нас, сибиряков, про них, москалей, про людей хороших и не очень, про жизнь нашу для кого длинную и скучную, а для кого короткую и яркую, про друзей и про близких. «Пойдём к Енисею» , – предложил Виктор Петрович, и мы в который раз пошли. Узенькой тропинкой между двумя заборами шли мы и продолжали разговаривать.
И сейчас, когда непонятно или хреново, или когда всё получается и ладится, я возвращаюсь в Овсянку, на тропинку к Енисею между двумя заборами и внимаю многоликой, многообразной жизненной мудрости, воплощенной в одном замечательном человеке.
Сергей БАЯКИН.
28 марта на историческом факультете Тверского государственного университета состоялось выездное заседание правления Союза писателей России и конкурсной комиссии всероссийской литературной премии «Александр Невский» на тему «Русский исторический роман Верхнего Поволжья». Делегацию возглавил председатель правления Союза писателей России Валерий Ганичев.
В работе форума приняли участие архиепископ Тверской и Кашинский Виктор, представители Тверской областной администрации и Законодательного Собрания, творческой интеллигенции, журналисты, преподаватели и студенты.
Была утверждена всероссийская ассоциация писателей — ревнителей отечественной истории — «Александр Невский», а её председателем избран профессор Литературного института имени А.М.Горького, известный прозаик Александр Сегень.
Тематическое заседание правления Союза писателей России и конкурсной комиссии всероссийской литературной премии «Александр Невский» прошло в преддверии всероссийского праздника «Дни славянской письменности и культуры», столицей которого в мае этого года станет Тверь.
— МЫ ДАВНО планировали проведение правления Союза писателей России на древней прекрасной Тверской земле, — сказал Валерий Ганичев. — Тверь — столица Верхневолжья, один из славных городов нашей истории. Испокон веков здесь замышлялось многое, судьбоносное для всего Отечества и осуществилось в плане консолидации национального самосознания. Быть может, не всё удалось, но главное, здесь произошло соединение сил русских людей. Это город исторической и боевой славы, город грандиозных творческих планов, поисков, размышлений о судьбах Родины.
Вспомним святого благоверного князя Михаила Ярославича Тверского, жизнь свою положившего во имя единения и спасения Святой Руси, знаменитого путешественника, политика и дипломата Афанасия Никитина, проторившего европейцам путь в Индию, святого отшельника Нила Столобенского, жертвенно служившего святой православной вере. Здесь накоплены богатейшие литературные традиции, прославившие наше Отечество. Здесь творили М.Е. Салтыков-Щедрин, классик исторического жанра Иван Лажечников. Здесь всё живет чистой и свежей памятью великого Пушкина!..
В Тверской губернии на высоте краеведение, изучение фольклора, памятников старины и культуры как русского народа, так и других национальных диаспор, проживающих в регионе. Мы надеемся, что Тверь и дальше будет продолжать эстафету глубинного исторического познания и высокой патриотической духовности.
— Сейчас историческая литература Верхнего Поволжья — один из самых художественно заметных и патриотических отрядов нашей литературы, — продолжил Валерий Николаевич. – Я в этом убедился, на протяжении трёх лет присуждая премию «Александр Невский» за выдающиеся произведения исторической прозы. Каждый год мы рассматриваем до 100 — 150 произведений со всей страны. Поле исторической прозы в немалой степени освоено. Но есть ещё целые районы, которые следует изучать и познавать, не выпускать из вида. И при этом не брюзжать: «Литературы никакой нет — всё давно исчезло...».
В подтверждение слов В. Ганичева главный редактор издательства «Вече» Сергей Дмитриев рассказал:
— Почти семнадцать лет работает на книжном рынке наше издательство, стремясь к разнообразию жанров, постоянному поиску и одновременно к верности лучшим традициям российского книгоиздания, расширяя палитру выпускаемой литературы.
Только что увидели свет новые серии: «Друзья и враги России», «Русь Ведославная», «200 мифов о Великой Отечественной», «Иллюстрированная коллекция 100 великих», «НЛО. Поиск истины», «Библиотека мировой истории» (включающая в себя уникальные энциклопедические справочники о древних цивилизациях Востока и Запада) и энциклопедический проект «Кто есть кто».
Огромным достижением издательства является то, что за последние годы мы заняли лидирующее положение на книжном рынке России по выпуску исторических романов. Одно перечисление серий говорит само за себя: «Всемирная история в романах», «Казачий роман», «Исторические приключения», «Сибириада», «Белогвардейский роман»... Около ста серий, сотни авторов, миллионы книг. Нам есть чем гордиться. Нам есть, что предложить нашим читателям.
Между тем, как подчёркивает Валерий Николаевич Ганичев, дело не только в самой литературе.
— Если взглянуть на состояние сегодняшних умов, то не может не беспокоить вопрос нашей духовной национальной безопасности: как мы представляем свою историю, как видим своё прошлое, как проецируем наше будущее — всё это происходит оттуда, из глубины веков. И в этом смысле наш форум очень важен. Он рассчитан не на размах, а прежде всего на смысл, на содержание, на завершение и создание Ассоциации писателей, пишущих на исторические темы.
Цели и задачи ассоциации «Александр Невский» способствуют повышению престижа отечественной исторической литературы, её социальной значимости в развитии гражданского общества, ознакомлению читательской аудитории с лучшими произведениями на историческую тематику. Пропаганда отечественного исторического и духовного наследия, патриотическое воспитание граждан средствами исторической литературы, укрепление в национальном самосознании гордости за родное Отечество, активное изучение исторической действительности, извлечение уроков из опыта прошлых поколений для построения на этой основе современной модели общества, бережное сохранение единого культурно-исторического пространства и очагов русской культуры в странах ближнего зарубежья, способствование сближению бывших братских народов на основе общей многовековой истории, участие в реализации государственных программ по патриотическому и духовному воспитанию населения Российской Федерации — важнейшая государственная задача на современном этапе.
12 сентября 2008 г. ежегодная литературная премия «Александр Невский», являющаяся всероссийским открытым творческим конкурсом, будет вручаться в четвертый раз. Эта награда учреждена ОАО «Талион» (г.Санкт-Петербург) и Союзом писателей России.
Опыт вручения наград в предыдущие годы показал актуальность этого начинания, призванного возродить и поддержать интерес россиян к истории своей Родины, лучшим литературным произведениям на эту тему. Этот конкурс, по замыслу учредителей, должен повысить престиж русской литературы, определить значимость и роль авторитета личностей в отечественной истории. Премия необходима также для выявления наиболее талантливых литературных произведений об истории России, раскрывающих роль и место исторических личностей, их героических деяний во славу Отечества, ознакомления с этими книгами читательской аудитории и популяризации исторической литературы в стране.
За годы своего существования премия «Александр Невский» снискала заслуженное признание среди российских историков, писателей и деятелей культуры. Как сказал, открывая конкурс 2008 года, председатель Союза писателей России Валерий Ганичав, главное достоинство премии в том, что она способствует утверждению в обществе принципов духовности и служения Отечеству.
Валерий Ганичев также отметил, что за эти годы значительно расширились география участников и жанровое разнообразие произведений, представленных на конкурс, вручение премии стало традицией, а сама она раздвинула наши мировоззренческие и философские представления о российской истории.
Три года назад при учреждении всероссийской литературной премии «Александр Невский» генеральный директор ОАО «Талион» Александр Ебралидзе говорил: «Необходимо, чтобы наши писатели вытащили из небытия огромное количество героических личностей, несправедливо задвинутых на задний план истории. Мы хотим затронуть мысли и чувства, глубокие корни патриотизма, гордость за величие своего исторического прошлого, чтобы мысль заставила каждого действовать на своём месте, делать что-то конкретное, практическое для величия своей страны». Сегодня с уверенностью можно сказать, что литературная премия «Александр Невский» с этой задачей успешно справляется.
— Наряду с очевидными большими успехами мы не можем не видеть острых проблем, стоящих перед исторической литературой сегодня, — подчеркнул В.Ганичев. — Не секрет, история стала инструментом различных антироссийских спекуляций и даже провокаций на международном уровне. Отечественная история — это наше национальное достояние, за нее погибали, проливали кровь наши предтечи, мы должны охранять её от клеветы, фальсификаций, извращений.
Надо заметить, в своих широко известных романах «Росс непобедимый», «Тульская энциклопедия», «Флотовождь», «Святой и праведный Феодор Ушаков» и других Валерий Ганичев ярко и убедительно отстаивает концепцию державного и православного устроения России, проецирует героическое былое Отечества на нашу эпоху.
Будто в наше драматическое время явилась из века осьмнадцатого императрица Екатерина II в романе В.Ганичева «Святой праведный Феодор Ушаков». С великой тревогой и озабоченностью рассуждает она о делах зело животрепещущих: как уберечь государство Российское от смуты, междоусобиц, от «благ», что даровала миру просвещенная Европа, — либерализма, демократии и прочих, доселе неведомых России социальных новаций...
— Люблю ХVIII век российской истории, — признаётся В.Ганичев. — Всё в нём было: и размашистые победы, и обидные неудачи. И всё же XVIII век видится великолепной позолоченной вершиной, с которой не сходит сияние славы его деятелей. Рядом с этой вершиной в такой же высоте и романтической красоте ничто более не вставало. Именно тогда Россия превратилась в империю и окончательно распахнулась на все четыре стороны! Тогда же русский человек очнулся от своей вековечной дремоты и распрямился в ощущении своих могучих сил для творчества всякого рода. Россия помолодела и встала в ряд самых могучих мировых держав...
В.Ганичев не уходит в мир истории с целью «спрятаться» от гнетущих бед и страданий современности. Напротив, «Есть люди и в наше время!» — слова Валентина Распутина стали его творческим девизом. Пусть их пока «мало, мало, надо неизмеримо больше, однако же хвала и тем, кто есть».
В полной мере талант и мужественный характер Валерия Ганичева проявились в 1990-е годы. Тогда стало модным глумиться над отечественной культурой, слово «патриот» сделалось едва ли не ругательством. Именно в этих условиях Валерий Ганичев сделал для себя важнейшей целью служение Отечеству. Не случайно он принял на свои плечи должности председателя правления Союза писателей России и заместителя председателя Всемирного Русского Народного Собора.
Кто ныне определит всю степень трагичности всесокрушающего последствия раздробления славянского братства?.. Вряд ли мы осознали в полной мере, каким апокалипсисом для потомков это раздробление может обернуться... Писатели-историки сквозь призму опыта поколений наших предков напоминают нам о той ответственности, что лежит на нас перед грядущими потомками.
Кто в полной мере оценит результат рассечения Древней Руси?.. Значительная часть её оказалась захваченной соседними государствами. Закарпатская Русь вошла в состав Венгрии, территории современных Украины и Белоруссии — в состав Великого княжества Литовского и Польши.
Русская историческая проза ретроспективна, проецирует прошлое на настоящее, соединяя времена и пространства, показывает, что трагический сюжет Средневековья повторяется сегодня, неся неисчислимые беды и страдания всему славянскому миру...
Вот почему не утратили своего высокого эстетического значения появившиеся тогда романы Алексея Югова «Ратоборцы», «Александр Невский» и «Даниил Галицкий», Валентина Иванова «Русь изначальная» и «Русь великая», Сергея Бородина «Дмитрий Донской», позже — цикл романов-хроник Дмитрия Балашова «Государи Московские», яркая историческая проза В.Пикуля, В.Ганичева, В. Чивилихина, В. Каргалова, Д.Жукова, Э.Скобелева, В.Шукшина, С.Семанова, Ю. Лошица, М. Попова, В. Петелина, О. Михайлова... Перечислять можно долго.
Церемония вручения премии «АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ» проводится ежегодно 12 сентября в день Святого Благоверного князя Александра Невского. Трём лауреатам вручается денежная премия (300000 рублей за первую премию, 200000 рублей за вторую, 100000 рублей за третью) и скульптурное изображение князя Александра Невского. Золотой статуэткой награждается лауреат первой премии, серебряной — лауреат второй премии, бронзовой — лауреат третьей премии.
Денежное вознаграждение авторам — лауреатам специальных премий составляет 50000 рублей каждому. Издательство, отмеченное специальной премией, награждается бронзовым скульптурным изображением Святого Благоверного князя Александра Невского и почетным дипломом. Журналист, отмеченный специальной премией «Собратья», награждается скульптурой, представляющей собой бронзовую древнерусскую чашу на постаменте в виде книги — символ единства и творческой полноты, духовнго родства и верности традициям и исторической правде, а также почетным дипломом. Остальные авторы, чьи произведения включены в отборный список премии, получают денежное поощрение в размере 25000 рублей каждому.
Дополнительную информацию о всероссийской литературной премии «Александр Невский» можно получить на сайте www.alexander-nevsky.ru или по телефонам: 495-775-44-31, 265-12-37.
Владимир ЮДИН (Тверь).
Известно, что на улицах Красноярска транспорт постоянно простаивает на «узких» участках, и таких мест очень много. Но есть в городе и расширенные трассы, где таких проблем нет. Возьмём хотя бы перекрёсток улиц Брянской и Сурикова. В прошлом году его расширили, и сегодня водители уже забыли о многочасовых простоях на этом участке. Не помешало бы такие же превращения сделать на ул. Шахтёров. Надо срочно сносить старые двухэтажные бараки и делать широкий проспект.
С ул. Свердловской на Матросова транспортный поток вообще проходит через «горлышко». Необходим второй путепровод со Свердловской на Семафорную под железной дорогой в районе станции Злобино – имею в виду железнодорожный мост. Оттуда можно будет попасть на Пашенный, остров Отдыха и Кольцевую улицу.
Строящийся четвёртый мост через Енисей улучшит проезд к Бобровому логу и в Дивногорск. Но если кто пожелает проехать в центр, обязательно застрянет на Копыловском мосту и на проспекте Свободный. Поэтому я предлагаю строить и пятый мост от БКЗ над Абаканской протокой, а второй этаж на Затонской, над железной дорогой, с выездом на ул. 60 лет Октября со всеми развязками на пр. им. газеты «Красноярский рабочий», ул. Вавилова и Семафорной.
Точно такой же совмещённый мост строят сейчас в Ульяновске через Волгу. Длина одного пролётного строения 220 метров, интенсивность движения 30 тысяч авто в сутки. Строит ЗАО «Балтийская строительная компания», в этом году она, кстати, заканчивает работу. Почему бы нашей мэрии не заключить с ней контракт? Ведь вполне можно готовый проект привязать к нашей местности.
Кроме того, по коммунальному мосту стоит провести метро. Хорошо бы провести подземные ходы для электричек до Торгового центра и до улицы Глинки. А ещё «подземку» можно протянуть от БКЗ до вантового моста, а там и до «Крастяжмаша». Словом, надо искать средства, строить метро и улучшать тем самым жизнь красноярцев.
Узкое место по улице Партизана Железняка пешеходными мостами не «разошьёшь». Нужно по откосу левого берега строить скоростную трассу для автомобилей от ул. Белинского до моста 777, с транспортными развязками возле Октябрьского моста и в «Коровьем логу» Зелёной Рощи.
Улицу Кирова следует продлить до Брянской, построить мост через Качу и путепровод на Брянскую. На ул. Обороны сделать транспортный спуск на ул. Лебедевой. Ул. Горького упирается в территорию школы, нужно повернуть её направо и через мост на Каче соединить с ул. Брянской.
Сейчас строят пешеходный мост на площади Изыскателей. Но почему никто не подумал о пробке до телевизорного завода? Здесь просто необходима многоуровневая транспортная развязка. По ул. Калинина надо выстроить ещё один мост через Качу, расширить подъём в гору. А в центре города просто необходимо оборудовать стоянки для авто, так как парковка машин по нешироким улицам также приводит к «пробкам».
* * *
Общее замечание: необходимо уточнить термины «народ», «народность» и этноним «русские»! Само прилагательное «русские» свидетельствует о многочисленности людей, иденти¬фицированных по этому признаку, т.е. объединенных в одно целое. Следовательно, надо говорить о НАРОДЕ, а не о «народности».
В трудах древнегреческих историков и философов упоминается этноним «росы, русы», тоже объединяющий многочисленный народ под этим названием. Поэтому соотношение формирования «русских» на рубеже X—XI веков ошибочное, как будто у русского народа не было длительной языческой истории. А ведь об этом говорит древняя русская мифология: стихийное многобожие (политеизм) и традиции. Культура русского народа до сих пор остаётся двоеверной (и диглоссией в языке), что убеждает в наличии крепкого, развитого дохристианского русского язычества, не преодоленного полностью приня¬тым в X веке православием. Синтез язычества и православия — историческая парадигма русской культуры, поэтому «умом (западным) Россию не понять».
НАРОД возникает раньше государства. Оно, государство, является следствием разви¬тия народа и одновременно условием формирования нации на основе конвергенции разных этносов. Киев как город не был монорусским поселением. Киевский святой князь Владимир, принимая православие, делал политический выбор, ставя Киевскую Русь вровень с христианской Византией и Европой, в королевские дома которой выдавались замуж дочери киевских князей, например, семь дочерей Ярослава Мудрого.
Не следует преувеличивать влияние Византии на русскую культуру, о чём немало написано в трудах русских мыслителей XIX—XX вв. Уже в XI веке Киевским митрополитом становится русский по происхождению монах Илларион, автор заме¬чательного труда «Слово о законе и благодати», подчеркнувший роль дохристианского язычества в формировании русского народа и необходимость самостоятельного госу¬дарства, конечно, в духе православия. Сама Византия падёт под напором Османской империи в XIV—XV вв.
О каком сильном влиянии Византии на Русь может идти речь, если три столетия в этот период русский народ боролся с монголо-татарским нашествием?! А когда освободился, то и Византии уже не было. Основное культурное богатство Византии досталось не России, а Европе. До сих пор на русский язык переведена лишь незначительная часть трудов греческих мыслителей и первых иерархов святого православия Восточной христианской церкви. Вне всякого сомнения, какие-то элементы византийской символики усвоены в государстве Российском, но именно элементы, а не система византийской культуры.
Совершенно ошибочно считать, что «на основе слияния восточнославянских, угро-финских и тюркских племён складывалось ядро великорусского народа». ЯДРО (!) не может возникнуть из «примесей». Историческая сила русского этноса как раз заключается в том, что, несмотря на частичные «примеси», он сохранил свою идентичность, целостность этноядра, что обеспечивает выживание психологического типа и сохранение его ментальности, а также развитие толерантности в связи с общим проживанием с другими этносами.
Исторически справедливее и научнее говорить о том, что многие «нерусские» стали русскими, т.е. попали под влияние русской культуры, приняли её и записались в «русские», отказались от своего этнонима. Пример Кузьмы Минина доказывает это.
Освоение Сибири русскими началось значительно раньше экспедиции Ермака и его отряда. Стихийно — одиночками и группами — русские люди (архангельские и новгородские мужики) пробирались на территорию Сибири, обменивались с абори¬генами всем, что можно было менять в ту пору между местными и пришлыми, сибир-скими и предуральскими людьми. Было много мирных контактов до «военных походов» по государеву указу. Это была по преимуществу бескровная колонизация, в корне отличающаяся от завоеваний европейцами земель Америки.
Появление топонима «сибиряк» — свидетельство территориального сообщества, в котором и в Российской империи, и в СССР сохранились даже малочисленные этносы, создавшие с помощью русских людей в XX веке первые буквари и письменность, без чего не может развиваться какая-либо культура. В целом таких письменностей в СССР было создано ни много ни мало 50! Это ли не помощь со стороны русских?! Помнить о такой культурно-просветительской и научной деятельности ни с какой стороны не стыдно.
«Происходила европеизация русской культуры» — опять искажение и преувеличение, как и на примере с Византией. Французский язык и шляпки из Парижа ещё не есть европеизация национальной культуры. Вспомним роман Л.Н. Толстого «Война и мир», в котором показана разная жизнь: аристократических салонов, помещичьего дома Ростовых, деревенская дворянская усадьба и жизнь «мужиков и баб», безграмотных, составлявших большинство населения России. На¬род, если под ним подразумевать только крестьянство, вообще относился с насмешками к барским «европейским штучкам». После победоносного прихода русской армии в Париж в 1812—1813 гг. французы тоже кое-что переняли у русских из одежды, но ведь не обрусели.
Влияние культур друг на друга при их свя¬зях безусловно, но это не обращение из одной веры в другую, не отказ «ядра» от самого себя ради иной, не своей частности. Вот и сейчас, приняв принцип ЕГЭ в российском образовании, мы отнюдь не станем англосаксами или итальянцами, хотя можем стать хуже, чем были, но всё равно не европейцами.
К сожалению, в материале «Русские» для издания «Россия многонациональная» довлеют идеологические клише времен «холодной войны» и после. Получается так, что «насильственная коллективизация и раскулачивание» и «интенсивная индустриа¬лизация» — это всё «русские». Вот только ими руководили Сталин (Джугашвили), Берия, Каганович, Микоян и др.
«Осуждение культа личности И.В.Сталина... оказало сильнейшее воздействие на мировоззрение русского народа…». Что имеется в виду? А другие народы ничего «не изменили»? А не русский ли народ сегодня реабилитирует Сталина и предла¬гает ставить ему памятники? А новый учебник по истории периода Великой Отечест¬венной войны 1941—1945 гг. с восстановлением объективной роли личности вождя в организации победы над фашистской Германией? Что касается диссидентов, то они, по выражению В.И.Ленина в отношении к декабристам, «страшно далеки от народа». После того, как Россия стала «демократической», эти «друзья народа» пе-реметнулись к более близкому им по крови и по духу государству Израиль и в дру¬гие «места свободы».
Совершенно цинично звучит утверждение о том, что физик А.Д Сахаров и писатель А.И.Солженицин являлись «лидерами национального движения». Почему же возглавляемое ими «движение» проголосовало за сохранение СССР на референдуме 1991 года? Да и писатель одумался и воспротивился ельцинскому режиму, отказавшись принять из рук Б.Ельцина государственную (увы, не нацио¬нальную, по признанию) награду. Как говорится, в подобных умозаключениях перепутан божий дар с яичницей. И вообще в РФ запутан вопрос о «национальном», особенно о «русском», наиболее угнетённом мерзкими выкриками об «оккупации» теми, кто в СССР жили в социальном плане лучше, чем русские, ибо потребляли больше, чем производили. Те же республики Прибалтики, та же Грузия.
Что касается описания этнографических традиций русского народа, то они, во-первых, неполны, во-вторых, ограничены обрядами и прикладным творчеством. А где же богатейшая песенная, хоровая, танцевальная, инструментальная музыкаль¬ная культура? Страсть русских к пению! — это отмечали даже многие наблюдатель¬ные иностранцы, бывавшие в России. Русское певческое многоголосие в народе — уникальное явление культуры. Русская семейная воспитательная педагогика строилась на использовании песни и сказки. Об этом хорошо написано в сочинениях философа Ивана Ильина.
Если подчёркивать обрядовую сторону русской культуры, то надо разделить обряды на языческие, православные и на общие гражданские, возникшие в XX веке.
***
НАПОМНЮ, что ЗАО «Гражданстрой», образованное в процессе приватизации в 1993 году, незаконно включило в уставной капитал жилой фонд, в частности общежитие в центре города, ранее находящееся на балансе государственного унитарного предприятия «Гражданстройпроект».
В пункте 1 Указа Президента РФ «Об использовании объектов социально-культурного и коммунально-бытового назначения приватизируемых предприятий» (№ 8 от 10.01.1993 г.) сказано, что «приватизация жилого фонда, находящегося на балансе государственного предприятия, запрещена». «А значит, — считает адвокат С.И Капсудина, — эта сделка приватизации в части включения здания общежития в уставной капитал не соответствует нормам права».
На сегодня прокуратурой Центрального района установлено, что здание общежития находится в аварийном состоянии и нуждается в срочном ремонте, поэтому «необходимо произвести отселение жильцов из помещения, где будут выполняться ремонтно-восстановительные и отделочные работы». Но почему-то в ходе проверки прокуратура не учла такие факты: во-первых, собственник уведомил жильцов о ВЫСЕЛЕНИИ, а не о временном переселении; во-вторых, прокуратура упустила вопрос о влиянии на аварийность здания двух саун с бассейнами, гостиничных номеров, ресторана… Также не дана оценка проводимых ремонтных работ, связанных с реконструкцией жилых комнат под гостиничные номера. Поэтому возникает вопрос: «Почему необходимо срочное выселение жильцов, когда при этом «аварийном» здании на полную катушку работает весь комплекс развлекательных услуг?».
Однако собственники вместо того, чтобы разобраться и разрешить конфликтную ситуацию с жильцами, тоже устроили своеобразное «расследование». Дело в том, что 15 апреля 2008 года в общежитии проводилась прокурорская проверка по жалобам жильцов на незаконные действия ЗАО «Гражданстрой», на которой совместно с представителем ЗАО «Гражданстрой» присутствовала и представитель прокуратуры — помощник прокурора Н.Е.Козлова. Основная цель такой «проверки» заключалась в том, чтобы выявить инициаторов «жилищного» бунта, узнать номера комнат, в которых они проживают, и выселить таковых в первую очередь без суда и следствия.
По словам жильцов, волновали Н.Е. Козлову также и вопросы, связанные с адвокатской деятельностью С.И. Капсудиной. «Проверяющую» интересовало: «Какую коллегию адвокатов представляет защитница интересов жильцов? Кто получает от неё консультации? Кто конкретно нанимал адвоката и сколько оплачено за услуги?». Жители невольно почувствовали холодок далекого 37-го…
Жители общежития крайне возмущены случившимся: «Дело в том, что сведения, полученные помощником прокурора Н.Е. Козловой и представителем ЗАО «Гражданстрой», относятся к категории составляющих адвокатскую тайну. Кто же тогда защитит наши права, если даже работу адвоката пытаются парализовать с самого начала?».
Итак, жильцы общежития ещё только приступили к борьбе за свои права, но уже столкнулись с вопиющим беззаконием и самоуправством. «Налицо повторение истории с общежитием по ул. Лазо, 6, собственником которого также оказалось ЗАО«Гражданстрой», — вспоминают жители. — В 2003 году люди оказались на улице, и выселили их под предлогом того же капитального ремонта…».
Как видим, сценарий остается все тем же, — меняются только объекты. Что ждёт жильцов общежития по улице Парижской коммуны в дальнейшем, остается только догадываться…
Маргарита МАСЛЕННИКОВА (Красноярск).
Но меня бесила эта морда с двойным подбородком, висящими щеками, это брюхо, из-за которого не видно ног. Я с трудом втискивался в джинсы 52 размера, да и то если втянешься.
Я возненавидел это брюхо, свисающие складки в том месте, где когда-то была юношеская талия. Если мой папа был таким, значит никуда не деться, принимай как должное, как закономерность, как наследственность. Но я не хочу! Не хочу! Я не буду таким!
Это неприятие предначертанного, как тогда казалось, свыше породило протест, вызвало противодействие. Сдохну, но не буду таким!
Надо было что-то делать. А вот что? Бегать? Это с моим-то сердцем…
И подумал я тогда: а чего тянуть? За что цепляться? Почти пятьдесят прожито, ну ещё год, полтора протяну, а может быть и нет – с таким гнилым нутром вряд ли. И надо ли? Ощущать надоевшее сердечное нытье, хрипеть при ходьбе, видеть в зеркале эту морду и это брюхо… Нет! Не хочу! Сдыхать – так сдыхать. Но не в больничной палате, а на бегу, в березовой роще!
Я СДЕЛАЛ СВОЙ ВЫБОР, ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ И НАЧАЛ ОСУЩЕСТВЛЯТЬ ЕГО.
Был август. До 49-летия оставалось 1,5 месяца.
Первым делом «амуниция». Вспомнил я, как одевались наши ребята из борцовской секции, когда «сгоняли» вес, – даже летом разминались в свитерах. Стал подыскивать подходящие вещи. Нашел свои старые тренировочные шерстяные штаны. Им больше 30 лет, светятся уже, но ничего, сойдут. Сверху на них – из плащёвки, со шнурком на животе. Шнурка едва хватило, чтоб узелок завязать, – штаны-то зятя, ему 25, размер 46-й. Футболка из полусинтетики, а поверх неё вязаную кофту шерстяную под горло, с замком. На ноги кроссовки – специально купил...
Дни тогда стояли чудные – ясные, безветренные, до 25-ти градусов тепла. Народ на улице воздухом дышит, много народу.
Дождался вечера, когда солнышко заходить за сопку стало.
Из подъезда вышел и сразу трусцой к роще – она в ста метрах от дома. Мимо детской площадки, где мамы-папы с ребятишками. Не по себе как-то, стеснительно, но я в ноги смотрю, а мир где-то сбоку.
Через сотню метров перешел на шаг…
Для того, чтоб передать словами мое состояние в тот момент, надо обладать талантом, чего, к сожалению, не имею. Не суди строго, принимай то, что получается. Одно меня утешает – то, что я рассказываю, – было. И это правда.
Я был раздавлен, расплющен в жалкую мокрую лепешку. Я как будто пытался вынырнуть из океана, а меня тянуло на дно. Я тонул, дышать было нечем, я отчаянно хватал воздух раскрытым ртом, а воздуха не было. Судорожно-частое дыхание прерывалось кашлем, но откашлять за многие годы накопившуюся в легких грязь не удавалось – горло пересохло, отчего сглатывание было болезненным.
Сердце бешено колотилось в груди. Но оно, я это был способен осознавать, билось без боли.
Очень важно отметить то, что сознание было ясным. И на шаг я перешел осознанно – дойдя до предела, но не переходя его. Это ещё более важно.
Всё, что мой организм испытывал, я контролировал сознанием — физическую нагрузку на мышцы ног, бешеную работу легких, стук сердца, извилистую тропинку, вылезший из земли березовый корень впереди, свой шаг, спотыкающийся на незамеченных корнях, но шаг спортивный.
Пока семенил спортивным шагом, я восстанавливал дыхание, постепенно приводил выдох и вдох в ритм. Описать технику бега первых дней довольно сложно, но вкратце он выглядел так – шаг был короткий, низкий, на всю ступню, тяжелый. Нога не ступала, а падала на землю. Частое дыхание с выдохом на третий шаг левой ноги было мелким, выдох часто «проглатывался».
Метров через пятьдесят дыхание восстановилось и я побежал.
Давненько я бегал трусцой… Вообще здоровому человеку бежать трусцой даже как-то неинтересно, нагрузка на организм близка к нулевой. А тогда «трусца» для меня была огромной, непосильной тяжестью. Я держал эту тяжесть и, чувствуя, что наступает предел, переходил на спортивный шаг.
Маршрут был заранее определен, длина его на глазок была с километр в один конец. Там я развернулся и обратно в таком же порядке – с бега на шаг, с шага на бег. Ближе к концу маршрута закололо сердечко и я перешел на шаг и так спортивным шагом, замедляя темп, закончил маршрут.
Из рощи путь мимо детской площадки. Лицо мое залито потом, дыхание тяжелое, мамы-папы, наверное, смотрят, но мне не до них. Домой бы добраться.
Добрался. Сел на стул перед зеркалом. По лицу скатываются капли пота, глаза залиты не то потом, не то слезами. Внутри иголочками легкие покалывает, глотка пересохла, дыхание частое, то и дело кашель рвется. Отходил минут двадцать. Поднялся со стула – ноги подрагивают. Стал прохаживаться, приводить дыхание в ритм, кое-как привел. Минут 40 прошло, снял мокрую одежку, развешал на веревке и пошел мыться.
Спал нормально, но от свиста бронхов своих, как и раньше, просыпался. И сердечко ныло, но не больше, а по-прежнему, но к этому я настолько привык, что почти не замечал.
Возможно, ты усомнился в объективности моей оценки своего здоровья в тот период. Возможно, ты подумал, что я сгустил краски или исказил ненамеренно своё состояние вследствие пессимистичности натуры или чего-либо подобного. Отнюдь. Я просто не успел сказать тебе главного.
Да, в тот первый день физически я был раздавлен. И бежал я вопреки всем законам физиологии, вопреки здравому рассудку. По этим законам я должен был уйти из этого мира если не в начале, то в конце маршрута наверняка. Почему это не произошло?
После первых ста метров, когда я перешел на шаг, когда не было вокруг ни воздуха, ни окружающего мира, я знал, что через минуту, через две опять побегу. Во что бы то ни стало – побегу. И я побежал.
Моя душа, средоточие чувств, основа физического тела, обратилась к Создателю с такими словами: «Господи, забери меня! Если я сделал всё, что должен был сделать, если мне на этом свете не сделать большего – забери меня! Забери меня, Господи! Я готов!».
Это был крик, наполненный болью от ран, полученных в битве под названием «жизнь», наполненный горечью от ран, от бессилия что-либо изменить, и, главное, полный яростного нежелания жить в этом замкнутом круге. Этот крик не исходил от разума, не услышать его было невозможно.
Ты не подумай, что обратился я к Господу впервые и только в критической ситуации. Нет. Я обращался к Нему и ранее, со школьной скамьи. И с просьбами, и с благодарностью. В те детско-юношеские годы мои обращения были сродни щенячьему поскуливанию – «авось погладят». И в пятьдесят я обращался почти так же. Не думаю, что масса молящихся в храме обращается к Господу иначе. Прости. Меньше всего мне хочется обидеть тебя, но, дочитав до конца, надеюсь, ты поймешь, как всё это было со мной.
Я верю, тогда Он услышал меня.
Утро следующего дня сразу напомнило о вчерашнем. Легкие будто проершило ершиком, казалось, грязь в них отслоилась и зависла. Мышцы ног болели. Когда-то в юности я «таскал железо» и боль натруженных мышц была мне приятной. Тогда же тренировки проводились три раза в неделю, потому и решил бежать на следующий день. Ждал его без боязни, напротив, появился даже какой-то азарт, интерес: кто кого.
И назавтра я побежал. Добавив к снаряжению что-то вроде банданы – свернутым в жгут платком – повязал лоб, чтоб не заливало глаза потом.
Второй раз был ничуть не легче первого. Он был таким же страшно тяжелым. Как и каждый следующий.
Что двигало мной? Что заставляло мучить себя? Может, в самом деле, есть во мне что-то садомазохистское? Нет, не помню, чтоб страдания доставляли мне удовольствие. Но всякий раз после бега я садился у зеркала, смотрел на катящиеся капли пота по измученному лицу и испытывал удовлетворение от того, что «я сделал это!» Только удовлетворение. От того, что сделал.
Когда побежал четвертый раз, заметил, что переходить на шаг стал не раньше, чем у намеченной точки – «у той березы, не раньше». Старался отодвинуть эту точку как можно дальше. Это удавалось. Я отмечал, что в прошлый раз перешел на шаг в этом месте, а сейчас бегу и бежал, бежал, пока не чувствовал предел. С каждым разом предел отступал, но отступал медленно.
Когда удалось пробежать маршрут в один конец всего с одним переходом на шаг – я посчитал это великим достижением. Произошло это через два месяца. А в ноябре я бегал без перехода на шаг.
Возможно, ты подумал, что свершилось чудо, и я стал бегать легко или, может быть, хоть немного полегче? Нет. Категорическое нет! Нисколько не легче. Я заставлял себя не переходить на шаг потому, что теперь я мог дышать. Дышал тяжело, но всё-таки легче, чем сначала. И на шаг переходил, а это случалось неоднократно, когда сердечко начинало протестовать. Оно покалывало. Не каждый раз, но сначала довольно часто. Потом реже. А вот ныть перестало. Я даже не заметил – когда.
Наступила зима. Я бегал. Через два-три дня, изредка через день. Когда температура опустилась ниже 13 градусов, я воспринял это с облегчением. Бегать при минус пятнадцати и ниже считал неразумным. Типа: «Какой дурак зимой бегает?». Тем не менее, как только температура поднималась, я, преодолевая внутреннее сопротивление, заставлял руки снимать с веревки «амуницию», нес в комнату, включал музыкальный центр, ставил диск группы «Криденс» и под «Born On The Bayou» начинал одеваться. Позднее я говорил: «Когда я слышу «Born On The Bayou», я инстинктивно начинаю готовиться к бегу». Под эту музыку я начинал психологически настраиваться, готовился совершить подвиг. Казалось, что пульс учащался, правда, я даже не знаю, где его надо щупать.
Потом пришла весна. Снег таял, в роще стояли лужи-озера, я не бегал, «отдыхал». Но весна тем и прекрасна, что дает начало жизни – я с нетерпением ожидал, когда сойдет вода, когда, пусть даже по мокрой тропе, по грязи, но я опять побегу.
Появились и другие факторы.
Во-первых, я больше полугода бегал. Пусть с недельными перерывами, причиной которых были когда погода, когда усталость, когда плохое настроение, а когда и лень. Но я бегал! Из моего окружения я был такой один. Некоторые мои товарищи кто бегал летом иногда, кто когда-то, лет 15 назад, и зимой и летом. Но это было когда-то… А я бегаю сейчас! На пятидесятом году жизни, поставив жизнь на кон! Я бежал по краю! Возможно, край стал ещё ближе, поскольку экстремальные моменты в моей жизни стали с периодом в два – три дня регулярными.
Во-вторых, несмотря на экстрим, чувствовать себя я стал лучше. Зиму пережил без простуд. Свистеть во сне стал реже. Походка стала меняться: если раньше шаг был тяжелым, размеренным, то сейчас в нем появилась пружинистость. Правда, ступни ног хрустели, и утром первые шаги я делал с трудом, превозмогая боль. Но потом расхаживался и все проходило.
И все же основным фактором моего желания продолжать бегать скорее всего было…
Я до сих пор затрудняюсь ответить на этот вопрос. В разные периоды двигало мной не что-то одно, определенное, которое можно выразить одним словом.
Первые два месяца я «бросался грудью на амбразуру». Потом было что-то похожее на «врешь, не возьмешь!». Потом под звуки «Born On The Bayou» я настраивался на бой, на победу: «Пор-р-рву!». Я и в прошлые времена не выбирал легких путей. А этот был, пожалуй, самым тяжелым. А может быть, и последним. На все воля Господня. Но сворачивать с него у меня мыслей не было. Ни в начале, ни сейчас.
Я пробегал без малого год, когда боль в ступнях достигла своего предела. Проснувшись утром, я не смог стоять – дикая боль не давала шагу ступить. Думал, на работу не пойду, просто не дойду. Но расходился, хромая, пришел на работу. Поделился проблемой с товарищем. Он сказал, что его мама испытывала подобные боли и лечила ноги тем, что катала деревянную палочку босыми ступнями. Стал и я лечиться таким образом. Через полтора месяца полегчало и я начал опять бегать.
Начался второй год. Дистанция была прежней: километр туда, километр обратно. Бегал я тяжело. Вес не сбрасывался. На работе мой начальник, хороший человек, подходя утром поздороваться, хлопал меня по брюху ладонью и говорил: «Не видно, что ты бегаешь». Я отшучивался: «Слава Богу – не растет. Как было, так в одной поре и остается». А когда бежал, размышлял: «Когда же будет легче? Ведь уже второй год, а как было, так и сейчас тяжко». Года три назад как-то взвесился: 84 килограмма. И это при росте 170 сантиметров. Потом я не взвешивался, это мне было не интересно, лучшего результата не ожидал. Такой вес просто носить тяжело, а бегать тем более.
Бежал я по-прежнему тяжело, ритм дыхания был частым, выдох приходился на пятый шаг левой ноги. Шаг был тяжелым, коротким, на всю ступню.
Привычный маршрут отвлекал мыслями о том о сем. Думал и о том, что мой бег – это подвиг. В таком возрасте, с таким весом, с таким здоровьем я второй год регулярно совершаю подвиг, а будет ли награда? Интересно, какую награду я бы хотел? Наверное, достойную зарплату, чтоб из нищеты вырваться. Нет, здоровья всем моим близким и родным. И ума бы детям. Да и мало ли чего другого хотелось бы. Обо всём сразу и не вспомнишь, голова в такт шагу подпрыгивает, повязка на лбу мокрая, пот всё-таки просачивается и щиплет глаза. Обессиленный, я преодолеваю ложбинку, потом через дорогу – здесь ровик-ямка – перепрыгиваю и дальше, дальше – ещё метров 300 и разворачиваться… «Господи, – обратился я, – ничего мне не надо. Позволь мне только бегать».
Я верю, Он услышал меня.
Что самое поразительное – я стал ощущать что-то похожее на внимание со стороны. Это ощущение в дальнейшем сыграло огромную роль на изменении моего внутреннего мира.
Интервал между днями бега я старался сокращать. Если бежал через день – считал себя молодцом, но не более 2-х дней «отдыха». Впрочем, это не было правилом, системы тоже не было. Через день побежал – отлично, через два – хорошо. А через три дня – укоряешь себя : «Надо было вчера бежать – сегодня-то вон как тяжело, будто год не бегал». Два дня подряд бегал – ай да молодец, три дня пробегал – нет, тяжко, надо два дня через день бегать.
Обратил внимание, что осенью дышать легче, в воздухе, казалось, кислорода больше, чем летом. Как только морозы ударили до минус 15 – не бегал. При повышении температуры опять «выходил на тропу».
Второй год я бегал без перехода на шаг. Когда сердечко начинало протестовать, я переходил на щадящий темп, больше похожий на бег, чем на спортивную ходьбу. К концу второго года, пробегая дистанцию, стал делать ускорения, приучая сердечко таким образом к нагрузкам. Интересно мне было, как оно поведет себя. Слава Богу, оно работало. Нельзя сказать – безукоризненно, но ожидал я худшего. Не скажу, что ускорения я делал от избытка сил. Иногда это приходилось делать вынужденно – перебежать дорогу перед приближающейся машиной или пересечь тропинку раньше группы прогуливающихся. Они, кстати, на пересечениях дорожек крайне редко пропускают бегущего.
Иногда, что бывало реже, я ускорялся, чтоб проверить – сдохну сейчас или чуть позже? И такое было.
После бега, заходя в квартиру, я встречал сочувствующий взгляд жены. На её вопрос: «Ну как?» отвечал: «Слава Богу, бывало хуже».
Я включал музыкальный центр всё с теми же «криденсами», ставил «Before you Accuse Me» и «отходил». Иногда снимал себя на видео и потом, просматривая пленку, удивлялся: столько пота выходит, а морда по-прежнему толстая. В тот год я стал говорить своим родным: «Ползком, но побегу!».
В начале третьего года я уверенно «делал» дистанцию. Уверенно – не значит легко. Бежать было очень тяжело. Каждый раз я заставлял себя настраиваться – сегодня я бегу. Как бы я ни устал на работе, после часа езды в автобусе, с трудом передвигая ноги по дороге домой, чуть не плача от жалости к себе, я знал, что сегодня должен бежать. Должен, потому что 2 дня не бегал. Должен, и побегу. Ползком, но побегу. И бежал.
Начинал от подъезда трусцой. Метров сто «ловил дыхание», настраивал в ритм – выдох на пятый шаг левой ноги. Постепенно «трусца» переходила в темп «прогулочный»: шаг чуть пошире, ноги чуть повыше. Начало маршрута – это не конец, силы физические всё-таки есть, пусть и небольшие – заставляю пружинить ноги, отталкиваюсь носком. Приходилось видеть, как бегают, иной раз залюбуешься – до того красиво бежит! И я хотел, чтоб мой бег тоже был красивым.
Метров 200 пружинил, а потом становилось не до красоты. Пробежать бы. Хоть ползком…
Два года 4 месяца бега были позади. Обдумывать, анализировать этот факт мне особенно не приходилось. Эта тема возникала в мозгу в те минуты, когда я бежал. А бежал я тяжело. Дыхание было частым, тяжелым, мышцы ног держали почти предельную нагрузку, бывало, и сердечко начинало протестовать, и я снижал темп.
Но я держал эту тяжесть без того начального, предельного напряжения. Мое сознание отмечало это. Я чувствовал, что могу нагрузить себя ещё, и нагружал. Стал бегать 3 дня через один день «отдыха». Смог один раз, смог и второй. Добавил ещё один день – четыре дня бега через один день «отдыха». Почувствовал, что это слишком, и решил, что 3 дня через 1 – оптимальный вариант.
Но в том и состоит особенность нашей жизни, что наши увлечения, личные пристрастия не могут и не должны противоречить интересам маленькой ячейки общества – семьи. А интересы моей семьи требовали больших, чем я зарабатывал, средств. И после новогодних праздников 2005 года я стал работать ещё два часа на другом предприятии. И бегать почти перестал в рабочие дни.
Получалось так: в 5 часов 20 минут я просыпался, в шесть выходил из дома, до 15 часов 40 минут работал, потом 50 минут ехал на вторую работу. До 19 часов работал, так же стоя за станком, приезжал домой в полвосьмого, ужинал и в 21 час засыпал «мертвым» сном. Прошла неделя, в выходные бегал, следующая неделя опять занята работой и так до выходных. А через две недели решил в среду побежать. В восемь вечера в январе уже ночь, темень в роще – хоть глаз коли. Пришлось проложить новый маршрут. Проложил. Мысль о том, что надо бы отложить бег до лучших времен, что обеспечение семьи важнее, а, приложив к 10-часовому рабочему дню ещё и бег, можно и «в ящик сыграть» – такая мысль меня даже не посещала. И я настроился на прежний ритм. Считаю, что если бы не предыдущие два года бега, я бы сдох от такой нагрузки.
А потом опять наступила весна. В день «отдыха» я прошел по маршруту. Картина была удручающая: резкое потепление превратило снег в кашу, из-под подошвы брызгало. С шоссейки текло в рощу, там вода уходила под снег. Но график есть график. И две недели «половодья» я бегал. Думаю, сторонний наблюдатель крутил пальцем у виска и я на его месте делал бы то же самое: по огромной луже, высоко подымая ноги, скачет мужик и не понять, зачем он это делает, от кого убегает?
А внутренние ощущения – ничего особенного. Да, вода холодная, но лужа кончилась, а мокрый снег разлетается, не успевает попасть внутрь кроссовок. А там – земля, покрытая прошлогодней травой, а здесь хвоя – совсем сухо. Через 30 метров ногам опять тепло.
И потом, дома, «отходя», удовлетворение от того, что сумел заставить себя бежать: «Я сделал это»! Переломил физическую усталость после 10 часов работы, острое нежелание, внутренний протест, вой, стон: «Не хочу, не могу…».
Заканчивался третий год. Его я заканчивал уверенным «проходом» дистанции. Темп бега был «хорошим». Дыхание частым, с выдохом на 5-й шаг левой ноги, но не таким тяжелым. Пробегал дистанцию с максимальным напряжением физических сил. Были мысли о том, чтоб «сделать» ещё кусочек метров в сто, но сил на этот кусочек не было.
Решил сделать хронометраж. Взял секундомер, засек. Прибежал. Посмотрел. Ого! 27 минут! А потом всмотрелся и был неприятно поражен: всего 17 минут. Три года бегаю и всего-то дистанция – 17 минут!
Я был разочарован. Впрочем, глядя на себя в зеркале, я не видел изменений. Такая же толстая морда, такое же брюхо… Хотя, покупая джинсы, я заметил, что прежний размер – 52-й – велик, 50-й был нормальным, и я купил на полразмера меньше – всё равно растянутся. Заметил, но значения не придал. И раньше бывало: написано одно, а «не налазит», или наоборот – «болтается».
И всё-таки я испытывал неудовлетворенность. Нет, я не считал, что зашел в тупик, нет! Я бегал, я дышал, я жил, не прислушиваясь к сердечному нытью, его не было! И спал я без свиста бронхов.
Но я чувствовал, что необходимо что-то делать. Всё, что попадалось на глаза касательно бега, я прочитывал и по ТВ просматривал. Особенного чего не попадалось, но вычитал о периодичности физической нагрузки, речь шла о «качках», и сделал свои выводы.
Четвертый год я начал с бега по семь дней подряд. Семь дней бегаю, один «отдыхаю». Прислушиваюсь к организму – нормально. Тянет. Через месяц – 15 дней бегаю. Нормально. В ноябре тоже один день «отдыха» через 17 дней бега.
Морозы установились до минус 25-ти, а у меня график – побоку мороз! Я полотенчишко вафельное под воротник кофты приладил и ничего, что некрасиво, – всё равно никто не видит. В ноябре в 8 вечера при морозе 25 на улице почти никого, один я.
Ещё с прошлого года был у меня зимний маршрут, но он мне не нравился – не люблю бегать по асфальту. Хоть он и под снегом, и освещен фонарями, а не нравится – лес далеко. Стал подыскивать другой. Не сложно это оказалось – нашел. И до сих пор не меняю.
Я осознавал, что бег 15 дней подряд – это громадный рывок. Сделал хронометраж – 21 минута. Дистанция увеличилась на целых четыре минуты! Это почти фантастика! Я был горд собой.
Всё это время ступни ног побаливали. Когда больше, когда меньше. Первые шаги утром давались с трудом. Часто я приходил на работу хромая. Лечился по-прежнему – катая деревянную палочку. К концу декабря боль в левой ступне стала невыносимой, я даже нарушил график, не смог бежать.
Один мой товарищ говорил как-то, что его жена «мается ногами», я обратился к нему. Выяснил, что его жена лечится бальзамом Дикуля. Я сразу же купил, намазал ступню, перебинтовал и удивился тому, что боль стала терпимой – можно было бежать. Естественно, в дальнейшем месяца два я втирал бальзам перед сном, а перед бегом потуже бинтовал ступню и бежал.
Во второй декаде января ударили морозы ниже 30-ти и целую неделю я «отдыхал». И вдруг нечаянно увидел по ТВ репортаж о любителях бега из Якутска. Те при минус 40 бегают. Специально, что ли, показали, когда я сидел у телевизора? Короче, плюнул на минус 33 и побежал.
Хочу выделить особо. Я не любитель бега. И никогда им не был. Я не испытываю к нему ни любви, ни неприязни.
Моя работа мне нравится. Я с удовольствием выпью рюмку водки под хорошую закуску. Я испытываю удовольствие от прогулок по лесу.
Когда иду куда-то, к примеру, на рынок, на почту, я не испытываю никаких чувств от ходьбы. И от бега так же.
Но я испытываю удовлетворение, иногда гордость, иногда удивление, иногда восхищение от того, что Я СДЕЛАЛ ЭТО!
Я пересилил своё нежелание бежать.
Я пересилил свою усталость после тяжелого, изматывающего дня.
Я пересилил чувство моральной, душевной пустоты, обескровленности, когда не хочется жить, когда обрыдло всё, я подчеркиваю – всё!
Отрешенно, инстинктивно, механически я снимаю с веревки футболку, пару шерстяных тренировочных штанов, всё те же широкие бананоподобные штаны из плащёвки, снимаю свитер, кофту с замком под горло и иду переодеваться.
Включаю свою музыку, одну и ту же «Born On The Bayou» группы «Криденс» и сажусь на стул. Футболка пахнет потом. Запах свежестираной мне нравится меньше. Снимаю плавки, натягиваю шерстяные штаны, начинаю бинтовать ступню. Надеваю носки, плащёвые штаны, у которых пояс и ниже побелели от соли. Я завязываю шнурок бантиком, отмечая, что когда-то с трудом завязывал узелок. За это время «Born On The Bayou» заканчивается, но я опять ставлю сначала и продолжаю одеваться. Кроссовки. Потом через голову свитер. Он тоже пахнет моим потом. Ворот черной кофты с замком белый от соли. Я одеваю кофту, прикрываю подбородок сложенным вдвое куском вафельного полотенца и застегиваю замок. На голову натягиваю белую вязаную шапочку, на неё — красную, опускаю её края до самых глаз, с боков и сзади как можно ниже, подхожу к музыкальному центру и выключаю «Born On The Bayou» в одном и том же месте. Музыку, её ритм я сохраняю в себе, надевая короткую синтетическую куртку на «синтепоне» , выключаю свет в прихожей и выхожу.
Спускаюсь с четвертого этажа не спеша, на носках, работая икроножными мышцами, разминая ноги, готовя их к нагрузке. Ступенька возле подъезда низкая, с неё, начиная с правой ноги, я сразу перехожу в бег. Не спеша, мелким шагом, почти трусцой, начинаю бежать. Такой темп бега я называю «бег по-стариковски». Когда физическое и эмоциональное состояние оценивается со знаком «минус», я настраиваю себя на такой бег – «по-стариковски». Дыхание сначала мелкое, через нос, через 50 метров становится глубоким, частым. Метров через сто настраиваю выдох на седьмой шаг левой ноги, темп бега сам собой становится «прогулочным» – нога чуть повыше, шаг чуть пошире. Ступня болит, но бежать не мешает. Полотенце, закрывающее рот, становится мокрым, ресницы начинают слипаться, шапка над глазами покрывается инеем. Маршрут хорошо знаком, в роще темно, но тропинка видна. Темп бега становится «хорошим прогулочным», боль в ступне как-то забылась, да и не такая уж это боль. Здесь поворот направо, хорошо «попадаю» на тропинку, через 50 метров перебегаю через шоссе. Сосняк. Темп снижается. После шоссе был подъемчик, ритм дыхания стал пятишаговым. «Прогулочным» темпом восстанавливаю дыхание, перехожу на семишаговый ритм.
Бегу тяжело. Кроме физической усталости от работы в двух местах, добавились травмы психологические, а их действие ничуть не слабее.
Бегу «большой круг» – время прохода этой дистанции – 21 минута. Позднее я назвал ее «минимумом». Тропа широкая, по обе стороны сосняк. Справа за сосняком шоссе, освещенное фонарями. Их свет слегка освещает тропу. В трех местах мой маршрут пересекают асфальтированные дороги, ведущие к жилым домам. Они неширокие, машин на них немного, но иногда мешают.
Бегу тяжело, но уверенно. Вопрос, «когда же будет легче», уже отошел с первого плана, появилась привычка нести эту тяжесть.
Конец сосняка, здесь я разворачиваюсь. Время от времени опускаю полотенце с губ и сплевываю, отсмаркиваюсь, вытираюсь платком. Всё это на бегу, правда, снижая темп.
Сознание контролирует всё. Отмечает, что перевязку ступни сегодня я сделал удачнее, чем вчера, что мышца бедра правой ноги побаливает, а левая нет. Отмечает, что, начав бег тяжело, сейчас я держу темп бега «хороший», отмечает непонятность этого. Этот темп участил дыхание, из семишагового оно перешло в пятишаговое, и я снижаю темп. Сосняк кончился, спуск к шоссе. Обессиленно сбегаю, краем глаза отмечаю, что машин нет, перебегаю. Здесь тоже немного вниз, ноги передвигаются автоматически, темп замедляется до «почти ползком», глаза не видят тропинки, интуитивно бегу к пересечению с главной тропой, поворачиваю налево. Ритм дыхания пятишаговый, шаг короткий, низкий, на всю ступню. Метров через 100 восстанавливаю дыхание в семишаговый ритм, но темп бега тот же – «почти ползком». За 10 метров до подъезда перехожу на спортивный шаг.
Всё! Здесь к месту многоточие…
Сил нет. Внутри пустота. Непомерно тяжелая. Подымаюсь на четвертый этаж, доставая на ходу ключи от квартиры.
Отходняк… «Криденс». Зеркало. Изможденное мокрое лицо. Впалые щеки. Двойной подбородок. Капли пота на висках, на лбу. Коротко стриженые волосы мокрые, холодная капля пота падает на ухо. Отхожу от зеркала, сажусь на стул напротив музыкального центра. 9-я – «Before You Accuse Me» заканчивается, переключаю на 17-тую – «I Heard It Through The Grapevine». Сижу, подняв голову к потолку. Дыхание становится глубже, ощущаю внутри чистоту. «Слава тебе, Господи. Низкий поклон. Я пробежал».
17-я длится 10 минут. Выключаю, подымаюсь со стула. Обе ступни болят, хромая, иду на кухню водички попить.
В феврале с работой на втором предприятии пришлось расстаться – изменились условия оплаты моего труда. Расстался без сожаления, даже с облегчением – стал приходить домой на 2,5 часа раньше – не нравится бегать «потемну».
А там и весна…
Я пришел к выводу, что четвертый год был очень важным, переломным годом. С 20 мая 2006 года я стал бегать каждый день. До этого с октября прошлого года я бегал по 15—17 дней подряд, поэтому адаптировался хорошо. Время прохождения дистанции 21 минута. Пробегал я её тяжело, но не настолько, чтоб не сделать маленький крюк. Снял хронометраж – 24 минуты. Когда чувствовал себя слишком уставшим, бежал «минимум» – 21 минута, когда чуть получше, – «максимальный минимум» – 24 минуты. Спустя месяц взял секундомер, чтоб засечь ту дистанцию, на какую хватит сил. Добавил к крюку ещё – 27 минут. Но до конца рощи было ещё метров двести, а вот сил не было.
Я продолжал жить заботами и интересами семьи. Я ставил перед собой задачи и добивался их решения. И по-прежнему ощущал внимание со стороны. Именно с этого момента, вернее, с этого этапа моего бега это внимание стало ощущаться иначе, чем прежде. Может быть, оно стало иным, а, может быть, мое ощущение. Раньше я ощущал его во время бега, иногда чувствовал его в те моменты, когда, к примеру, проходил мимо просящего подаяния.
Теперь оно стало ощущаться постоянно. Его нельзя сравнить с вниманием объектива телекамеры. Там ты можешь отвернуться или скорчить рожицу. Нельзя сравнить и со «скрытым видеонаблюдением» – всё равно увидят то, что на виду.
А от того внимания начинаешь отдавать себе отчет о том, как ты думаешь, и так ли.
Я стал критичнее относиться к своим мыслям и поступкам. И даже решение мелких моих проблем я считал зависимым от благоволия Господа. Появилась «напряжёнка» с деньгами – я ломал голову, где бы заработать – и тут подходит человек и просит сделать за «наличные» определенную работу. И подобное случалось неоднократно.
Ещё в марте поступил на курсы подготовки водителей категории «В». Перед экзаменом, преодолевая дистанцию, думал: «Если не сдам, пересдавать не буду. На всё воля Господня». Экзамен я сдал.
В июне поставил задачу: взять кредит в Сбербанке. Необходимые справки собирал спокойно, не торопясь, но быстро. Господь благоволил, всё складывалось удачно. Три года назад я уже брал кредит в Сбербанке, условия предоставления кредита мне подходили. Самое главное: «В случае смерти Заемщика Поручитель ответственности не несет». На удивление быстро был получен положительный ответ. Я был обрадован. В субботу мы с женой пошли подписывать договор. Бумаг было много, прочитывал их бегло, особенно те места, где перечислялись кары за неуплату взносов. Для меня слово «честь» не пустой звук, поэтому, не тратя время попусту, ставил свою подпись. Цель была близка. Осталось подписаться поручителям – они придут в банк в понедельник к двенадцати часам и двести тысяч у меня в руках!
Дома волнение поутихло. Я не мог вспомнить, было ли в документах то самое – главное условие.
В понедельник, придя на работу, с девяти утра «сел на телефон». Через час мне ответили, что в случае смерти Заемщика платить будут Поручители. Я был взбешён, наговорил служащему банка грубостей, хотя он здесь ни при чем, да и не его я хаял, а руководство Сбербанка. Тут же позвонил поручителям и остановил их, отложив подробности до вечера при личной встрече.
Все хлопоты оказались напрасными, кредит я не взял. Почему я так поступил? Обсуждая мой поступок, один из товарищей выразил недоумение: «Что ты зациклился? Не хочу подставлять друзей! Сейчас бы ездил на машине, а кредит за пять лет выплатил бы» .
Не стал я оправдываться, объяснять. Не стал говорить, что каждый мой день может быть последним, что каждый день я бегу по краю и нет гарантии, что не оступлюсь, что прибегу домой. До сих пор я не боялся, был готов. А что может быть лучше, чем отсутствие страха? К тому же я знал, я был уверен, что это Господь испытывает меня на чистоту души.
Кредит я взял в другом банке. Меньший, под дикие проценты, зато застрахованный на случай смерти Заемщика. Шутил: теперь нужно удлинять дистанцию и хрен им всем – банкирам.
В августе дочь родила нам внучку. Машина стала необходимостью.
Принято считать, что лето – пора любителей бега. Уважаю чужое мнение, но имею свое – для бега нет ничего лучше осени. А лето тем хорошо, что потеешь изрядно. Через два месяца ежедневного бега – 22 июля взвесился: 80 кг 900 г. Я мог бы не взвешиваться, но появился интерес: я заметил, что начал худеть… Мой начальник давненько уже не хлопал меня по брюху, а один товарищ, мы не виделись месяца три, при встрече сказал, что я похудел. Его замечание воспринял шутливо, мол, с чего бы это? Но отметил, что я на правильном пути. Ну а зеркало… В нём по-прежнему неприятный вид: двойной подбородок и брюхо в складках жира.
Я бегал каждый день. Настойчиво, до фанатизма. Учитывая, что к бегу у меня по-прежнему не было никаких чувств, это выглядело, возможно, странно. Но передо мной стояла цель – изменить себя, и я готов был идти к ней, преодолевая любые преграды.
Шли затяжные дожди. Я выждал момент, когда прошла черная туча с обильным дождём, и побежал. В середине дистанции подошла ещё одна туча, и я оказался внутри дождя. Светло-коричневая от старой хвои мокрая тропа, по бокам сосны, создающие полумрак, над вершинами низкая серая пелена. Из неё густо падают быстрые крупные капли. Земля парит, под ногами брызгает, сквозь шум падающего дождя слышно: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп, шлеп-шлеп. На мне куртка, в которой бегаю зимой, на голове та же шапочка.
Дочь лежала в роддоме. После работы нужно было ехать к ней, а потом к товарищу – встреча была необходима. Приехали домой в девять. Вошел в квартиру – меня покачивало. Четыре часа за рулем – это тяжкое испытание для начинающего водителя в нашем городе. В девять пятнадцать я побежал. Легкость, с какой бежал, я не испытывал никогда. До сих пор необъяснимый факт.
Юрий Гр. ГОРА.
(Окончание в следующем номере).
— Сергей, этот транзит уже десятый по счёту, можно сказать юбилейный. Расскажите, а как всё начиналось?
— Впервые подобного рода экспозиция была организована в 1998 году. Тогда мы, молодые художники (Роман Ильиных, Женя Ильиных, Денис Саунин и я) придумали «Транзит». Самая первая выставка была в камерной галерее Хингане и включала в себя 60 работ. На следующий год мы сделали хакасский «Транзит». Вообще же с самого начала экспозиции было решено устраивать в разных городах, в разных странах, с привлечением местных и зарубежных художников. Так получилось, что со временем я стал идейным вдохновителем проекта и веду его до сих пор. Набираю команду, устраиваю выставки… Сегодня «Транзит» — это мой бренд, моё жизненное кредо, мой жизненный путь…
— В каких городах ещё проводились «Транзиты»?
— В прошлом году во Владивостоке я делал «Восточный транзит». Дело в том, что полтора года я прожил в Китае, довелось побывать даже в Тибете. Там, конечно, написал много картин, а после сделал во Владивостоке экспозицию «Тибетские сны. Восточный транзит». Чуть позже, летом, был транзит «Евразия в Харбине» — выставка немецких, русских и китайских художников, работающих с этническими темами. Но я тему этноса сузил до шаманизма. И, кстати говоря, был приятно удивлён тем, что в Германии, Китае есть определенный слой художников, которые на этой теме сидят уже давно и плотно. В общем, тогда я собрал 18 участников и мы представили публике 350 картин.
— Как родилась идея «Транзит — Босфор Восточный»?
— В прошлом году во Владивостоке я сговорился с местными художниками о том, что мы непременно должны сделать «Транзит» в Красноярске. Ведь Красноярск для всего Дальнего Востока является авторитетным культурным центром художественного образования, местом активной творческой и выставочной деятельности. Я набрал команду ребят — участников будущей выставки — и уехал. А зимой, возвращаясь из Берлина, заехал в Петербург, где прихватил для «Транзита» работы ещё четырех художников — Дениса Саунина, Олега Яхнина, Ольги и Игоря Жерделя. Получилось, что я как бы поженил два моря — Балтийское и Японское. Мне кажется, это удачное сочетание. Тем более, что «Транзит – Босфор Восточный» объединяет художников, которые прошли либо через художественное училище, либо через институт искусств Владивостока. Вообще, собирать друзей, однокурсников (Сергей Форостовский закончил Дальневосточный государственный институт искусств – С.П.) — это одна из особенностей моих «Транзитов», эдакая «фишка».
— Сергей, как я поняла, каждый «Транзит» заявляет определенную тему. Какова тема нынешнего?
— Босфор – это пролив между Русским островом и Владивостоком. Это тот пролив, через который ходят и японские корабли, и русские. И в Японию, и в Америку, и в Корею. Это пролив, который даёт начало всем океанским дорогам. Поэтому, с одной стороны, Босфор несёт в себе тему дороги, а с другой — Босфор — это та гавань, в которую всегда хочется вернуться. Поэтому все работы, представленные на выставке, посвящены морю, путешествиям, дальним странам.
— Как происходил отбор картин?
— Работы последних лет – это ещё одно из непременных условий моих «Транзитов». Мои друзья-художники — творческие ребята, которые разбредаются по миру в поисках своего счастья. Потом мы встречаемся на одном из «Транзитов» и делимся впечатлениями. Поэтому можно сказать, что это не просто выставка, а симпозиум тех, кто всегда возвращается в свою гавань, к своим истокам, к своей альма-матер. В выставке «Транзит Босфор – Восточный» участвует 20 художников, среди них такие заслуженные и даже именитые мастера, как Олег Яхнин и Ольга Никитчик. Есть очень интересный художник Женя Макеев, он сам из Кемерово, но живет во Владивостоке. На мой взгляд, он знаковая фигура, его работы всегда в числе самых интересных, поскольку созданы на грани символизма, реализма, условности… Олег Подскочин — мой однокурсник, тоже очень интересный художник. Ольга и Игорь Жердель занимаются театрально-декоративным искусством, постоянные участники международных биеннале. Вот, казалось бы, у всех работ, которые будут представлены в Красноярске, общие темы — море, чайки, паруса, но вместе с тем все картины настолько разные, настолько индивидуальны, что экспозиция будет интересной практически для всех — и для участников и зрителей.
— Очевидно, в людях, живущих у моря, есть что-то особенное? Как вы считаете?
— Действительно, существует ведь даже такое понятие, как культура Порто-Франко. То есть, это особая культура портовых городов. Люди, живущие в таких населённых пунктах, очень восприимчивы, очень быстро впитывают разные культуры, традиции. Так живут города в Латинской Америке, прибрежные города Средиземного моря, порты Китая, Японии, и Владивосток тоже относится к разряду таких мест. Я думаю, красноярцам, живущим в географическом центре России, будет весьма любопытно и небесполезно познакомиться с этой культурой. Я вам должен сказать, что у художников из Владивостока очень часто бывают обменные выставки с японцами, китайцами, американцами. Поэтому они являются более «зарубежными» художниками, чем их красноярские коллеги. И в этом смысле они тоже представляют особый интерес для ваших земляков. Поэтому всех приглашаю на выставку. Мне искренне хочется поделиться со всеми радостью от встречи с друзьями. Думаю, что в нашей экспозиции каждый отыщет для себя свой маленький океан, предчувствие дальней дороги и желание рвануть в дальние страны.
Светлана ПАНТЕЛЕЙКИНА.
К юбилею Красноярска
В рамках фестиваля «Город, который мы любим» краевая универсальная научная библиотека и издательство «Платина» проводит викторину «Знаете ли вы наш город?», посвященную 380-летию Красноярска. С целью узнать о подробностях фестиваля я «напросилась» на беседу с ведущим библиографом Любовью ПЕЛЬ.
Рассказывает Л.Пель: — В первую очередь наш фестиваль направлен на организацию интеллектуального и творческого досуга жителей Красноярска и края, реальных и потенциальных пользователей государственной универсальной научной библиотеки.
Разработанные нами мероприятия социально ориентированы на все возрастные и социальные группы населения, но главным образом на молодое поколение красноярцев.
Надо сказать, что наша библиотека всегда вела активную работу, направленную на молодёжь. Это естественно, ведь молодое поколение – это будущее нашего общества, нашей культуры. Поэтому очень важно, что называется, не упуская момента, начинать уделять большое внимание нравственному и гражданскому воспитанию подрастающего поколения, его творческому и интеллектуальному развитию. В год юбилея нашего краевого центра обозначилась возможность в максимальной степени продолжить реализацию этой работы.
— Какие же конкретно мероприятия вами намечены?
— Это книжно-иллюстративная экспозиция «Красноярск — информационная магистраль», приуроченная, разумеется, к 380-летию города. Нами разработан цикл познавательных мероприятий «Красноярский фарватер», включающих в себя презентации, премьер-часы, уроки, дни информации и т.п. Обязательно будет проведена викторина «Знаешь ли ты свой город?», состоится также творческое рандеву для молодёжи «Библиотека — городу», с конкурсами, играми и последующим награждением победителей.
— Ну, а в общем-то, целью фестиваля, который вы организуете, является, видимо, воспитание в красноярцах чувства патриотизма и гордости за свой город. Я правильно поняла?
— Безусловно. Именно поэтому в год 380-летнего юбилея краевого центра любому желающему предоставляется замечательная возможность открыть для себя Красноярск прошлого. К примеру, в одном из залов нашей библиотеки собрана уникальная коллекция фотографий 50-х—70-х годов прошлого века. Уникальная, потому что ещё ни в одном месте не удавалось собрать вместе такое количество раритетных, эксклюзивных работ. И опять-таки особый интерес эта экспозиция должна представлять, как мне кажется, для школьников и студентов. Ведь для них те же 70-е годы– это уже глубокая старина. Они привыкли видеть наш город современным и обустроенным, поэтому им будет весьма любопытно полюбоваться на облик Красноярска тех лет: с одной стороны, знакомые здания, улицы, но ещё в совершенно другом окружении! Всё это наше прошлое, наша история, и мы не должны её забывать….
— Всё правильно. Я думаю, что любовь к Отечеству как раз и начинается с любви к родным пенатам, а знание их особенностей рождает подлинное чувство гордости за то место, тот город, в котором нам посчастливилось родиться. Я искренне желаю вам успешного проведения викторины «Город, который мы любим»!
Анастасия БАЙКАЛОВА,
НАСТЯ(слева) – милая, обаятельная малышка. Очень радуется проявляемой к ней ласке и заботе. Любит играть с мягкими игрушками. Малышке 1 год и 4 месяца.
ВЛАД(справа) – жизнерадостный, любознательный мальчик. Улыбается, когда с ним разговаривает взрослый, любит играть с близкими людьми и ребятишками. Ему полтора года.
По всем вопросам усыновления, удочерения, оформления опеки или патроната обращайтесь в Центр развития семейных форм воспитания, чьи сотрудники вот уже восьмой год занимаются устройством судеб детей-сирот и ребятишек, лишённых попечения родителей.
АДРЕС ЦЕНТРА: Красноярск, ул. Парижской коммуны, 35.